На какой-то момент Луис представил, что Кладбище было своего рода рекламой… как ярмарочный зазывала, которого выставляют у входа в балаган. Владелец знает, что ты не купишь бифштекс, не учуяв его запаха, и что ты не выложишь деньги за вход, не увидев сперва глотателя огня или что-то вроде.
…Эти могилы… прямо как каменные круги друидов.
Могилы на Кладбище складывались в древнейший религиозный символ: спираль, ведущую в бесконечность, от порядка к хаосу или от хаоса к порядку, в зависимости от того, в каком направлении работало ваше сознание. Этот символ египтяне высекали на гробницах фараонов; его находили при раскопках на курганах в древних Микенах; жрецы в Стоунхендже строили свои вселенские часы в форме спирали; и, вероятно, именно она была тем вихрем, о котором в иудейской Библии Господь говорил Иову.
Спираль была самым древним в мире знаком власти, самым древним символом моста, соединяющего мир с Великой Бездной.
Луис нашел могилу Гэджа очень скоро. Грузовик уехал. Дерн уже убрали и сложили где-нибудь для повторного использования. Там, где лежал Гэдж, остался лишь прямоугольник рыхлой, голой земли, пять футов на три. Надгробие еще не успели поставить.
Луис встал на колени. Ветер ерошил его волосы. Небо было уже почти черным; по нему проплывали тучи.
«Никто не заметил меня и не спросил, что я здесь делаю. Ни одна собака не залаяла. И ворота были не заперты. Никто не ждет Воскрешения. Если я приду сюда с киркой и лопатой…»
Он усмехнулся. Это просто опасная игра ума. Сегодня его не заметили, а в другой раз? Его могут обвинить и преступлении. В каком? Ограблении могил? Вряд ли. Скорее уж, кощунство или вандализм. И пойдут, конечно, слухи, в газетах и так: местного врача схватили, когда он раскапывал могилу своего двухлетнего сына, погибшего в результате несчастного случая. Он потеряет работу. А если и не потеряет, Рэчел его убьет, и Элли в школе не дадут покоя. И потом, его могут объявить сумасшедшим.
«Но я могу вернуть Гэджа к жизни! Гэдж снова будет жить!»
Но верит ли он в это?
Получалось, что так. Он уверял себя, и до смерти Гэджа и после, что Черч вовсе не умер, а был только оглушен. Что он выбрался из могилы и пришел домой. Мрачная история, как у Эдгара По. Хозяин хоронит своего любимца, не зная, что он жив, а тот вылезает из могилы. Чудно. Только это была неправда. Черч действительно умер. Индейские могилы вернули его к жизни.
Он сидел у могилы Гэджа, пытаясь связать все компоненты и рассмотреть их логически, насколько это было возможно.
Например, Тимми Батермэн. Тут вставало два вопроса. Во-первых, верил ли он в эту историю? И во-вторых, что это все значило?
Несмотря на ее невероятность, он в нее верил. Было почти несомненно, что раз уж место, подобное этому, существовало, и люди об этом знали, то рано или поздно кто-нибудь попытался бы сделать это. Луис слишком хорошо знаком с природой человека, чтобы поверить, что дело кончится несколькими животными.
И затем — верил ли он, что Тимми Батермэн действительно превратился в какого-то всезнающего демона?
Этот вопрос был труднее, еще и потому, что в это он не хотел верить, и уже испытал на себе результат подобной игры ума.
Нет, он не хотел верить, что Тимми сделался демоном, но не мог себе позволить не думать об этом.
Он вспомнил про быка Хэнрэтти. Джуд сказал, что бык изменился. То же произошло и с Тимми. Быка застрелил тот же человек, что отволок его тушу в лес на санях. А Тимми застрелил его собственный отец.
Но, если Хэнрэтти стал плох, значит ли это, что то же случилось со всеми животными? Нет. Хэнрэтти был не правилом, а, скорее, исключением. Другие — пес Джуда Спот, старухин попугай, да и Черч — все изменились, и эти изменения были заметны, но вовсе не так велики, чтобы его друг так настойчиво отговаривал его от…
(воскрешения)
…Да, от воскрешения, чтобы он так мямлил, и нес всякую околесицу, даже вспоминать смешно.
Так как же он может отказаться от шанса, который ему предоставляет случай — шанса почти невероятного, — из-за истории с Тимми Батермэном? Одна ласточка весны не делает.
«Ты делаешь все, чтобы заставить себя в это поверить, — запротестовал его ум. — Скажи, наконец, себе правду о Том, что Черч изменился. Даже если оставить в стороне этих мышей и птиц, уже одно то, как он ходит… Как машина. Помнишь день, когда мы запускали змея? Какой Гэдж был веселый, живой… живой. Теперь ты хочешь, чтобы он стал, как Черч? Хочешь сделать из него зомби, как в этих дурацких фильмах ужасов? Или просто безмозглого кретина, который ест руками, тупо смотрит в экран телевизора и никогда не выучится писать собственное имя? Что там говорил Джуд про своего пса? «Это было как мыть кусок мяса». Этого ты хочешь? Живой кусок мяса? И даже если тебе будет этого достаточно, как ты объяснишь своей жене то, что случится? А дочери? А Стиву Мастертону? А всем остальным? Мисси Дэнбридж зайдет к нам и увидит Гэджа. Ты не слышишь ее крик, Луис? Не видишь, как она закрывает лицо руками? Что ты скажешь репортерам? Или киношникам, которые однажды заявятся к тебе, чтобы снять фильм о твоем воскресшем сыне?»