— Еще раз добро пожаловать, — сказал Крэндалл. — Надеюсь, вам здесь будет хорошо, док.
— Аминь, — сказал Луис.
— Если вы хотите крекеров или еще чего, могу принести. У меня стоит крысиный, но он еще не поспел.
— Что-что?
— Крысиный сыр. «Мистер Рэт».
— Да нет, спасибо, обойдусь пивом.
— Ну что ж, тогда все в порядке.
— Ваша жена уже спит? — спросил Луис, удивляясь, почему открыта дверь.
«Мистер Рэт».
— Да нет, спасибо, обойдусь пивом.
— Ну что ж, тогда все в порядке.
— Ваша жена уже спит? — спросил Луис, удивляясь, почему открыта дверь.
— Ага. Иногда она сидит со мной, но редко.
— Ее очень мучают боли?
— А вы видели артрит без болей? — ответил Крэндалл вопросом на вопрос.
Луис покачал головой.
— Надеюсь, сейчас ей получше. Она ведь не любит жаловаться. Она хорошая старуха, моя Норма, — в голосе его мелькнула теплота. По дороге номер 15 проехала цистерна, такая длинная, что в какой-то момент Луис не видел за ней своего дома. На боку цистерны в последних лучах света поблескивало слово «Оринко».
— Откуда эти чертовы грузовики? — спросил он.
— «Оринко» недалеко от Оррингтона, — ответил Крэндалл. — Фабрика химических удобрений. Все время ездят здесь. И цистерны с горючим, и мусоровозы, и люди, которые едут на работу в Бангор или Брюэр, а потом возвращаются домой, — он покачал головой. — В Ладлоу есть только одна вещь, которая мне не по вкусу. Эта проклятая дорога. Никакого покою от нее. Они ездят всю ночь и весь день. Иногда даже будят Норму. Да что там, они и меня будят, а я-то сплю, как бревно.
Луис, который думал о непривычной тишине Мэна, особенно разительной после шумного Чикаго, только кивнул.
— Ничего, скоро арабы перекроют краны, и им останется выращивать цветочки, — сказал Крэндалл.
— Может, вы и правы, — Луис поднял свою банку и удивился, найдя ее пустой.
Крэндалл засмеялся.
— А вы увлеклись, док. Давайте, давайте.
Луис, поколебавшись, сказал:
— Спасибо, не больше одной. Мне уже пора.
— Конечно. Небось, устали перетаскивать?
— Еще бы, — согласился Луис, и какое-то время они молчали. Молчание было уютным, как будто они знали друг друга очень давно. Это было чувство, о котором Луис читал в книгах, но сам никогда не испытывал. Он устыдился своих недавних мыслей о бесплатной медицинской консультации.
По дороге пророкотал грузовик, его фары мерцали, как упавшие с неба звезды.
— Да, чертова дорога, — повторил Крэндалл рассеянно и опять повернулся к Луису. На губах его появилась едва заметная улыбка. Он прикрыл ее сигаретой и зажег спичку о ноготь большого пальца. — Помните тропу, которую заметила ваша дочь?
Какое-то время Луис не мог вспомнить; Элли заметила великое множество вещей, прежде чем свалилась спать. Потом он припомнил. Широкая тропа, вьющаяся по полю и уходящая куда-то на холм.
— Да. Вы обещали рассказать что-то о ней.
— Обещал, и расскажу, — сказал Крэндалл. — Эта тропа уходит в лес на полторы мили. Здешние дети с дороги номер 15 хорошо знают эту тропу. Дети вырастают… многое изменилось с тех пор, когда я сам был мальчишкой, но они продолжают туда ходить. Должно быть, рассказывают друг другу. Каждую весну ходят туда толпой, и так все лето. Не все в городе знают о нем — многие, но не все, так что там не очень людно, — но все, кто знает, ходят туда.
— Ну, и что же там такое?
— Кладбище домашних животных, — сказал Крэндалл.
— Что-что? — переспросил изумленный Луис.
— Это не так уж странно, как кажется, — сказал старик, затягиваясь. — Это все дорога. На ней гибнет много животных. Кошки, собаки, и не только. Один из этих грузовиков «Оринко» сбил ручного енота, которого завели дети Райдеров. Это было — дай Бог памяти, в семьдесят третьем, а может, и раньше. До того, как запретили держать енотов или этих вонючих скунсов.
— А почему запретили?
— Бешенство, — ответил Крэндалл.
— В Мэне появилось много случаев. Здоровенный сенбернар как-то взбесился пару лет назад и убил четверых. После этого поднялся страшный шум. Собак-то можно привить, и им никакое бешенство не страшно. А этих вонючек коли хоть два раза в год — и никакого толку. Но этот енот у Райдеров был действительно то, что называют «лапочка». Он был толстый, прямо круглый, и лез к вам лизаться, как собачонка. Их отец даже заплатил ветеринару, чтобы тот его кастрировал, и это влетело ему в копеечку. Райдер, он работал на Ай-Би-Эм в Бангоре. Они переехали в Колорадо пять лет назад … или, может, шесть. Глупо было уезжать, они ведь уже почти старики. Жалели ли они этого енота? Я думаю, да. Мэтти Райдер так ревел, что мать перепугалась и хотела вести его к доктору. Потом все прошло, но он, наверно, так и не забыл. Когда такие славные зверушки гибнут на дороге, дети ведь никогда не забывают.
Мысли Луиса обратились к Элли, которая спала дома с мурлыкающим Черчем у ног.
— У моей дочери есть кот, — сказал он, — Уинстон Черчилль. Мы сокращенно зовем его Черч.
— Когда он ходит, у него болтается?
— Прошу прощения? — Луис не понял вопроса.
— Вы его не кастрировали?
Из-за этого еще в Чикаго у них возник спор с ветеринаром. Луис запротестовал. Он не мог сказать, почему. Даже не из мужской солидарности с котом дочери, и не из-за боязни мышей — все это были второстепенные причины; нет, он не хотел вытравлять в Черче нечто такое, чем тот, вероятно, дорожил, и боялся потом встретить укоризненный взгляд зеленых кошачьих глаз. Наконец, он сказал Рэчел, что, когда они переедут, вопрос решится. А теперь вот Джуд Крэндалц из Ладлоу говорит ему про дорогу и советует кастрировать кота. Немного иронии, доктор Крид — это всегда помогает в жизни.