«А они ушли… и оставили восьмилетнего ребенка с умирающей сестрой.
«А они ушли… и оставили восьмилетнего ребенка с умирающей сестрой. Почему? Потому что это было на Пacxy, и элегантная Дори Голдмэн не могла в праздничное утро нюхать вонь и хотела сбежать от нее. Вот они и оставили Рэчел на дежурстве. Так, родные и близкие? Рэчел на дежурстве. Восемь лет, косички, блузка. Рэчел должна была менять ей обмоченные простыни. Что из того, что раз в год они посылали ее в лагерь в Вермонт, если остальное время она нюхала вонь ее умирающей сестры? Десять свитеров для Гэджа и шесть новых платьев для Элли… Я заплачу за ваше обучение, если вы оставите мою дочь в покое… Где была твоя чековая книжка, когда твоя дочь умирала от менингита, а другая едва не сошла с ума, ублюдок? Где была твоя поганая чековая книжка?»
Луис встал с постели.
— Ты куда? — спросила Рэчел с тревогой.
— Дать тебе успокоительное.
— Я не…
— Сегодня надо, — сказал он.
Она выпила лекарство и рассказала ему остальное. Теперь ее голос звучал спокойнее.
Соседка оторвала восьмилетнюю Рэчел от дерева, за которое она цеплялась, крича «Зельда умерла!» снова и снова. Она разбила нос, и была вся в крови. Та же соседка позвонила в «скорую помощь» и потом ее родителям. После чашки горячего чая и двух таблеток аспирина Рэчел смогла сказать, к кому они пошли — к мистеру и миссис Каброн на другом конце города; Питер Каброн был отцовским компаньоном.
С того вечера в доме Голдмэнов произошли большие изменения. Зельды больше не было. Ее комнату вычистили и продезинфицировали. Всю обстановку там сменили. Осталась пустая коробка. Гораздо позже Дори Голдмэн устроила там свою туалетную.
Той ночью Рэчел привиделся кошмар, и в два часа она вскочила, зовя мать. У нее болела спина. Ведь накануне она поднимала умирающую Зельду с таким усилием, что порвала блузку.
То, что она надорвалась, пытаясь не дать Зельде задохнуться, было ясно для всех, «элементарно-мой-дорогой-Ватсон». Для всех, кроме самой Рэчел. Рэчел была тогда уверена, что Зельда мстит ей с того света; что она знает, как Рэчел обрадовалась ее смерти, знает, что Рэчел, выбежав с криком из дома, на самом деле смеялась, а не плакала. Зельда знала, что она убила ее, и теперь она передала Рэчел свой менингит, и скоро ее спина согнется, и она навеки уляжется в постель и будет медленно, но верно превращаться в монстра.
Тогда Рэчел станет кричать, как Зельда, и мочиться в постель, и в конце концов подавится собственным языком и умрет. Так Зельда отомстит ей.
Никто не мог разубедить Рэчел в этом — ни мать с отцом, ни доктор Меррей, который установил у нее легкое растяжение мышц спины и велел ей (слишком жестоко, с точки зрения Луиса) оставить фантазии. Рэчел пыталась объяснить, что у нее только что умерла сестра, но доктор сказал, что ее родители убиты горем, и не надо его усугублять. Только то, что боль постепенно прошла, заставило ее поверить, что это была не месть Зельды и не Божье наказание. Потом месяцами (так она сказала Луису, но очень может быть, что и годами) она просыпалась с криком, снова и снова видя в кошмарах умершую сестру. Ей чудилось, что дверь шкафа может вдруг открыться, и оттуда появится Зельда, почерневшая и скрюченная, с выпученными глазами, с вывалившимся черным языком, и она подойдет к ее кровати и вцепится своими птичьими когтями ей в горло… Она не ходила ни на похороны Зельды, ни на какие-либо другие похороны.
— Если бы ты рассказала мне это раньше, — сказал Луис, — это бы многое объяснило.
— Лу, я не могла, — сказала она просто. Теперь у нее был сонный вид. — Это для меня больная тема.
«Да, немножко больная, всего навсего».
— Я не могла… Умом я понимала, что ты прав, что смерть совершенно естественна, но то, что со мной случилось…
— Да-да, — сказал он.
— Вот я тогда и накинулась на тебя. Я знала, что Элли плачет из-за самой мысли… что надо ей объяснить… но я не могла. Прости меня, Луис.
— Не извиняйся, — сказал он, гладя ее волосы. — Надеюсь, теперь тебе станет немного спокойней.
Она улыбнулась.
— Да, наверное. Я действительно чувствую себя лучше. Будто я вырвала из себя какую-то болезнь.
— Может и так.
Глаза Рэчел закрылись и открылись опять.
— И не вини моего отца, Луис. Пожалуйста. Это было для него ужасное время. Лечение Зельды обходилось очень дорого. Он совсем не мог тогда заниматься бизнесом и потерял кучу денег. Да и мать из-за этого всего чуть не сошла с ума.
«Да, это все так. И смерть Зельды стала для них знаком, что вернулись хорошие времена. Папа снова смог сорвать жирный куш и с тех пор никогда не оглядывался на прошлое. Но я этого не забуду».
— Да, это все так, — сказал он.
— И не обижайся, если я заболею, когда будут хоронить Норму.
— Нет, дорогая, не обижусь, — он помедлил, а потом взял ее руку. — А можно мне взять Элли?
Рука ее дернулась.
— О, Луис, я даже не знаю. Она еще маленькая…
— Но она уже год знает, откуда берутся дети, — мягко напомнил он.
Она долго смотрела в потолок, сжав губы.
— Если тебе кажется, что так нужно, — сказала она наконец, — можешь ее взять.
— Давай спать, — сказал он, и этой ночью они спали рядом, и когда она ночью проснулась, дрожа, он обнял ее и стал шептать на ухо, что все хорошо, пока она не уснула снова.
33
— «И мужчины, и женщины — как лилии в долине; сегодня они цветут, а завтра будут брошены в печь; время человеческое приходит и уходит». Помолимся.