Подозрительная все же история. Хотя среди четверки есть колдун. Панч. Враки, что они идут за ножнами «Опережающего». У-Наринна, вот их цель. Последнее время я весь мир готов был записать в путники к Каменному лесу.
Это хорошо, что их пожрала Сунарра. Если действительно пожрала.
— Эй, деревяшка! А что, мы с ними подрались?
— Да.
— Где?
— В таверне.
— И как?
— Здорово! Колдун, правда, жив остался…
Вот это — жаль. Если они сумеют ускользнуть из Сунарры, и наши пути пересекутся где-нибудь под двумя солнцами, мне придется их убить, сколько бы их не было — одного, двоих, троих или даже всех четверых.
Но что-то подсказало мне — из Сунарры выбраться невозможно. Мы — первые. И то лишь благодаря Тури и вулху. Ну, может еще Корняге, который тоже попал в Сунарру не по своей воле. А подсказала мне это моя собственная память, оживающая в вулхе четтанским днем, и взгляд умницы-карсы.
У нас даже больше общего, чем я до сих пор думал, киса. Мало того, что мы оба — оборотни, так еще и ученики старины Унди. И Тури Мышатника очень любила, судя по вчерашнему рассказу о его гибели. О том, что Унди любил и я, тоже не стоит даже и упоминать, это очевидно.
Вот только две вещи меня настораживали. Тури моложе меня, хотя и ненамного. Но Унди, насколько она уверена, последние кругов десять перед смертью прожил у Беша в Айетоте. Я же совершенно ясно помню, что расстался с Унди семь кругов назад, в Гурунаре. Когда судьбе стало угодно вышибить меня оттуда в Риву. С тех пор я встречался с ним дважды, в Риве и Торнсхольме. Второй раз — чуть больше пяти кругов назад. Незадолго до того, как его убили.
Не мог же Унди жить в двух местах одновременно? Хотя Тури, кажется, упоминала, что Унди имел обыкновение исчезать куда-то, и довольно надолго.
И второе.
И второе. Тури сказала, что убийцу Мышатника никто так и не увидел. А перед тем как окончательно уйти во Тьму, Унди назвал чье-то имя.
Ильгор.
Я не знал — кто это.
С этими мыслями я въехал в старый лиственный лес, и лес поглотил меня. Меня, Ветра, карсу, Корнягу. Всю нашу странную компанию. Должно быть, со стороны мы выглядели весьма забавно.
— Куда мы едем? — спросил Корняга, оживившись.
— Ты же проводник! — ехидно отозвался я. — Тебе виднее.
Пенек стушевался и забормотал что-то совершенно не поддающееся истолкованию. Я ему не ответил. Не говорить же — в У-Наринну?
— Давай, рассказывай, чем занимался твой Панч и остальные лютики,
— потребовал я.
Корняга некоторое время обиженно молчал — дулся, а потом не утерпел.
— Известно — чем… Грабили.
— В Диких-то землях? Кого?
Даже на такой простой вопрос Корняга ответил уклончиво и расплывчато:
— Ну… всяких. Путников.
«Он, видать, враль, каких мало», — окончательно убедился я.
Но вытащить из него правду мне не удалось. Вулх, шевельнувшись внутри меня, вдруг остро почувствовал внезапно приблизившуюся опасность, и меня окатила горячая волна его тревоги.
Я огляделся. Полуденный лес полнился обычными звуками — голосами птиц, шумом крон на ветру, далеким кличем фыркана, идущего по следу. Кто разбудил вулха? Кто прячется за зыбкой пеленой свежей листвы?
Ветер, напротив, был совершенно спокоен. Это меня совсем сбило с толку. Я привык доверять своему непростому коню, и если он спокоен, значит можно расслабиться — к этому я привык давно. Как же тогда сопоставить это с тревогой вулха, лесного жителя?
Полный темных предчувствий, я выехал на старую-старую, уже покрытую молодой порослью просеку. Она тянулась с северо-востока на юго-запад, так что некоторое время я мог смело ехать по ней. Я и поехал.
Нервы у меня стали ни к джерху. Я дергался на каждый шорох, то и дело хватаясь за рукояти кинжалов. Но это все были обычные шорохи леса. Нам они ничем не угрожали. Карса не показывалась уже второй час, но я смутно чувствовал ее присутствие, и хоть это меня слегка успокаивало.
Вскоре я выехал к обрыву. Лес подступал к самому краю, и внизу, далеко внизу тоже шумел лес. Я невольно натянул поводья. Не люблю высоту…
Ветер встал.
«И что теперь?» — подумал я растерянно.
Корняга, дремавший все это время, встрепенулся у меня на плече.
— Чего встали?
Я покосился на него.
— А ты не видишь?
Он повертелся, стреляя глазами-щелочками. Потом с сомнением в голосе ответил:
— Не вижу… Лес кругом. Обычный лес.
— Я вижу, что лес, — проворчал я. — Как спускаться-то?
Обрыв тянулся в обе стороны, насколько хватало взгляда. Мне даже показалось, будто мы вновь оказались на краю каньона, только в другом месте, не на каменистой равнине, по которой носились стада могучих быков, а в бескрайних лесах Запредельного княжества.
— Куда спускаться? — озадаченно спросил Корняга. — Что с тобой, Одинец?
Я тупо уставился в пропасть.
— Что с тобой, Одинец?
Я тупо уставился в пропасть. Что значит — куда? Что он, не видит ни бельмеса, или как?
Соскочив с седла я с опаской приблизился к краю. Корняга покрепче вцепился руками-ветками в мою одежду. Заглянув за край, я с облегчением отпрянул. Не люблю высоту… С детства. Я оглянулся. Подобрал длинную сухую палку, помедлил немного и бросил ее вниз. С обрыва.
Тьма, до чего неприятно, когда чувства бунтуют и начинают рассказывать о мире совершенно разные вещи!