— Почему ты называешь меня динной? — не выдержала я.
Хоринг устало закрыл глаза.
— Они и впрямь как дети, — негромко пожаловался он самому себе. — Жестокие, неразумные, любопытные. И совершенно невоспитанные.
— Что тебе от меня надо? — сердито спросила я.
— Сначала дай мне воды, — не открывая глаз, отозвался хоринг. — А потом… потом стань моим другом.
Под Солнечными Близнецами — красным Четтаном и синим Меаром — от начала времен жилось хорингам спокойно, богато, неторопливо. Старшие дети мира, потомки светозарного Неба, хоринги никуда не спешили. Они постепенно набирались мудрости, полагая непоследовательность ума чем-то вроде увечья, а стремление переделывать мир, не успев его познать — и вовсе безумием.
Когда в мире появились люди, хоринги так и восприняли их — как увечных безумцев. И…
И пожалели.
Старшая Раса взяла опеку над младшей. Хоринги дарили людям города, драгоценности и мысли, из которых они сами уже выросли.
Люди называли их шерхами и считали высшими существами — вполне обоснованно. Еще люди полагали шерхов невероятно добрыми и великодушными — и тоже, в общем-то, резонно. Правда, на самом деле доброта шерхов заключалась не в том, что они приходили в нищие человеческие поселки и под благодарственные причитания «спасибо тебе, добрая динна!» или «хвала тебе, добрый дин!» наделяли едой голодных и прикосновением рук лечили больных. И не в том, что они бесплатно делились знаниями и умениями — любыми, кроме магических.
Доброта шерхов заключалась в том, что они решили не истреблять людскую расу немедленно. Подождать тысячу-другую кругов, посмотреть, не удастся ли воспитать у младших правильное восприятие себя и мира… Ну и, как это водится среди людей, шерхи поплатились за доброту.
Подождать тысячу-другую кругов, посмотреть, не удастся ли воспитать у младших правильное восприятие себя и мира… Ну и, как это водится среди людей, шерхи поплатились за доброту.
Люди хотели жить хорошо, не прилагая к этому усилий. А жили грязно, бестолково и коротко — зато размножались обильно. Их ущербный ум, не способный к осознанию великих истин, был приспособлен к решению практических задач. И задача у них была простая и насущная. Люди торопились захватывать мир.
После первой же из великих войн между людьми и хорингами слово «шерх» стало обозначением врага — злобного, сильного, отвратительного…
Винор закашлялся, умолк и сделал мне знак — мол, еще воды. Я послушно поднесла к его губам флягу.
…Значит, вот как оно было на самом деле. С точки зрения хорингов, конечно, потому что люди о столь давних временах вообще не помнят.
Я попыталась представить себе бездну времени, отделяющую нас сегодняшних от наших предков, которые жили еще до великих войн — но, кроме пугающего холода в мыслях, ничего не почувствовала. А хоринг говорил о событиях начала времен так, словно они происходили вчера. И от этого мне особенно ясно представилась пропасть между нами: между ним и мной, между представителем Старшей Расы и…
Но я ведь не человек! И, строго говоря, войны людей и шерхов — или джерхов, как стали произносить позднее, — меня вообще не касаются.
— Господин… — начала было я, но тут же поправилась на хорингский лад: — дин Винор, расскажи мне лучше об оборотнях.
Четтан поднялся уже достаточно высоко, и основательно припекал мою спину. Я хотела было устроить над хорингом навес, чтобы солнце не досаждало ему, но Винор не позволил. Его религия — или убеждения, я толком не поняла, — в общем, какие-то принципы не позволяли ему перед смертью избегать взора Четтана, одного из Близнецов. Те же самые принципы требовали, чтобы в вечную Тьму его провожал хотя бы один друг.
Винор посмотрел на меня с легкой укоризной. Он заметно устал, рассказывая. На висках у него выступили бисеринки пота, а бледная кожа стала совсем прозрачной. И неудивительно, ведь он потерял слишком много крови. Человек с такими ранами давно бы уже умер — но хоринги, как видно, живучее людей. Интересно, насколько живучее? Теперь я знала о хорингах много — вероятно, больше чем кто бы то ни было в этом мире,
— но этой, такой простой и важной вещи, я не знала. Быть может, Винор еще оправится и будет жить?
— Если тебе важнее было узнать про оборотней, динна Тури, — укоризненно прошептал он, — то надо было с этого и начинать. И про кого тебе рассказать — только про мадхетов, людей-карс, или про анхайров тоже? Всегда надо спрашивать о самом важном и формулировать вопрос четко. Потому что в моем теле сил не осталось уже давно, а сил духа хватит еще на один ответ, не больше. Подумай хорошенько, какой вопрос для тебя важнее всего.
— Но как же?.. — Я растерялась. — Ты не предупредил! То есть…
И наконец у меня получилось сказать то, что удивило меня больше всего:
— Дин Винор! Ты же сказал, что с тобой должен быть друг, а я — извини, конечно — я благодарна тебе за рассказ, но не могу назвать…
Хоринг улыбнулся. Я впервые видела его улыбку. И впервые в жизни поняла, почему говорят «улыбка озарила лицо». Надменные губы Винора дрогнули, а из его нездешних оливковых глаз словно брызнули лучики света. Лицо хоринга осветилось внутренним сиянием, и я поймала себя на том, что неудержимо улыбаюсь в ответ.
— Я солгал тебе, милая динна, — прошептал он, — но теперь ты лучше знаешь хорингов, и ты поймешь меня. У вас ведь еще в ходу присловье «лукавый, как джерх»? Я слукавил, Тури. Чтобы просто уйти во Тьму, мне не нужен ни друг, ни враг. Любопытство заставило тебя остаться со мной… тебя, мадхета, от чьих когтей я принимаю смерть. Мы связаны кровью, моей и твоей — ведь я тоже успел вчера ранить тебя. И теперь я не кану во Тьму бесследно. Я уйду в мир, лежащий за Тьмой, и в том мире ты — связанная со мной узами крови, провожающая меня до порога Тьмы — ты, динна Тури, будешь моей хранительницей на трудном пути.