— А по-моему так очень даже ничего. Хотя староват… Ты внушаемая трусиха. Тебе нужно развивать в себе здоровое легкомыслие. Нельзя же жить с таким уровнем тревожности. Ты, кажется, веришь в бога? Вот и положись на него, если веришь. Он сам как-нибудь все устроит. А ты получай удовольствие. От всего. От секса, от музыки, от травки… Жизнь — для кайфа, а не для заморочек.
Инна не ответила.
Они вышли на тротуар восьмой линии через арку ворот. Здесь, на улице, звуки городской суеты были так отчетливы, что странности лаборатории быстро стирались из памяти, и обыденность жизни отодвигала из все дальше. В самый дальний чуланчик мозга, где валяется на всякий случай все непонятое или неосознанное. Подумаешь, сурдокамеры… Где-то, по телику кажется, о них уже говорили.
— Как много непонятного… — Инна задумалась. — Слушай, а почему не пришли остальные?
— Забили. — отмахнулась Светка. — Одни мы с тобой правильные, повелись на эту фигню. А люди, наверное оттягиваются. Погода-то какая! А! Пойдем в кафе? Честно говоря, я бы пивка выпила после этой экскурсии.
— Нет, ты же знаешь… — вздохнула Инна. — У меня папан с прибабахами, а я ужин еще не сготовила. Станет опять бурчать. А если запах пива почувствует… У-у-у!
— Не пойму… — Светка щелкнула сумочкой и посмотрела в черкальце. — На фига ты с ним возишься? Давно бы сняла квартиру и помахала бы ручкой. Он же тебя использует, как домохозяйку. Я бы взбесилась.
— У меня денег не хватит. — грустно вздохнула Инна. — Он это прекрасно понимает, вот и пользуется.
— Ты нормальная? — Светка не спеша пошла по улице. — Сейчас он тебя по дому припахивает, завтра захочет с тобой потрахаться…
— Дура. Это же отец. — возмутилась Инна. — Был бы отчим, я бы уже намылила лыжи в Сургут.
— Да уж прямо… — скривилась Светка. — Отцы тоже знаешь какие бывают? А твой еще с грузинской примесью. Он же тебя тринадцать лет не видел! Я бы при таких раскладах устроилась на какую-нибудь работу, да хоть в «Макдональдс», и сдриснула. Можно ведь, на худой конец, снять комнату, а не квартиру. Или найти парня, у которого сможешь поселиться. Парень — это нормально…
— Я так не могу. — вздохнула Инна. — Это уже проституция.
— Да ну тебя… Тогда все женщины — проститутки. Одни замуж, другие на панель.
— Перебор. — покачала головой Инна.
— О-о-о… Можешь не продолжать.
— О-о-о… Можешь не продолжать. Я это слышала раз триста. Как хочешь, можешь оставаться со своим стариком, а я пойду в кафе.
— Ладно. — Инна попробовала улыбнуться. — Я действительно побегу. Встретимся завтра.
Она помахала Светке и поспешила к трамвайной остановке.
— Стоять! — вдруг раздался за спиной истошный мужской голос. — Руки за голову!
Инна замерла посреди тротуара и медленно подчинилась.
Шедшие навстречу прохожие заулыбались, один парень даже прыснул смешком. Инна нахмурилась и осторожно повернула голову.
Позади нее стоял лохматый мужик с водяным пистолетиком и грозно вращал глазами.
— Не двигаться! Убью.
Инне стало неловко. Она опустила руки и пошла дальше. В затылок упруго вонзилась теплая водяная струя.
— А-а-а-а! — заорал сумасшедший и бросился наутек. — Я убил человека! А-а-а-а!
Инна подняла плечи и ускорила шаг.
Шею она вытерла только в трамвае.
2.
Инна вошла домой и закрыла дверь. Разулась, скинула уличную одежду и надела домашние брюки с футболкой. Надо сготовить ужин до прихода отца, а то придет и снова устроит бучу.
В голове было мутновато, давило затылок. Дурацкий сумасшедший. Отчего же их так много в этом городе? Может поспать? Если часик, то ничего не изменится. Инна легла на диван и укрылась пледом.
Свет дня бил в окно и мешал расслабиться, процеживаясь даже через закрытые веки. Инна перевернулась на бок.
Разум никак не желал перейти границу бодрствования, в мозгу стали рисоваться причудливые картинки.
Замерший город. Замерли люди, машины, трамваи, голуби в небе, кошка в прыжке. Инна бежит через город и он оживает всей своей сущностью — окна домов превращаются в сотни глаз, двери подъездов в черные пасти. Решетки в зубы, ветви деревьев в цепкие руки.
Откуда-то звон курантов и голос:
— Город активно воздействует на психику… Активно… Этот город активно… Активный…
Страшно.
Цокот копыт. Дробь. Целый табун лошадей по проспекту. Это все, что движется. И еще она сама.
Но лошади, это не просто лошади, а ожившие статуи. По тротуарам скакали лошади с Аничкиного моста, рядом с ними даже бежали бронзовые круглозадые мальчики, держа коней в поводу. Петр I во главе кавалькады гордо скакуна, кони с Манежа скакали по бокам почетным эскортом. И еще десяток оживших статуй следом.
Посреди дороги непонятно откуда взялся лысый профессор в белом халате. Он вытянул руку, превратив асфальт в воду, и лошади стали тонуть. Одна за одной, поднимая к ускользающему небу перепуганные морды. Последней скрылась треуголка Петра.
Но цокот не прекращается.
Инна вздрогнула и открыла глаза.
В приоткрытую форточку ветер. Мягко колышется светлая ткань занавесок. Цокот. В порту работает какой-то шумный мотор, но в памяти потонут лошади.
Инна откинула плед и пошла в туалет. В прихожей вступила в огромную лужу воды. Ужаснулась, что утром забыла закрыть краны в ванной. Открыла дверь, за ней до самого горизонта тянулось мелкое, по щиколотку, море. Хмурое, стоячее, без всякого намека на ветер. Она обернулась, но позади тоже простиралась бесконечная водная гладь. Вода была тяжелой, мешала идти и непонятно было куда идти — только вода, ни берега, ни островка.
Инна проснулась во второй раз. Поправила плед, прикрыв оголившиеся ступни.