Фели ей завидовала — водитель по результатам психотестирования оказался вовсе не сумасшедшим, но даже под глубоким гипнозом выдавал одну и ту же версию случившегося. Уставший, сонный, замученный, он был уверен, что находится в жутко засекреченном отделе ФСБ, замаскированном под авторемонтную мастерскую. И с монотонной уверенностью писал одно объяснение за другим. Смысл каждого был удивительно однообразен и заключался в том, что он, Бондарев Александр Семенович, подвержен нападениям Сатаны и пытался уничтожить врага рода человеческого путем наезда собственным автомобилем.
Наезд не удался — вместо Сатаны был уничтожен киоск «Союзпечати», повреждено три автомобиля и разбита огромная магазинная витрина на Невском. Но конечной целью героического выезда Александра Бондарева оказалась не она, а психушка, в которую пришлось отправиться после двух ночей, поведенных в милиции. Только оттуда, причем с невероятным трудом, Его Превосходительство смог вытащить совершенно обалдевшее, грязное и избитое орудие борьбы со Злом.
И вот, пока это самое орудие выдавало «словесный портрет Искусителя», Фели вынуждена была ехать на Васильевский остров и, словно воровка, тайком проникать в то, что нищий художник называл когда-то своим жильем. На самом деле это был кое-как оборудованный для жизни чердак без каких-либо удобств, но с явными признаками художественной мастерской.
Работа предполагалась рутинная и Фели утешало лишь то, что ей, как любому агенту Института, был положен на задание настоящий пистолет Макарова.
Работа предполагалась рутинная и Фели утешало лишь то, что ей, как любому агенту Института, был положен на задание настоящий пистолет Макарова. Сейчас он висел в поясной кобуре под полой старенького пальто, придавая непривычную значимость происходящему.
На чердаке было много картин, столько она еще никогда не видела. Старые, уже высохшие картины были вполне нормальными, изображали мосты, город и виды залива, но новые холсты, пахнущие свежей масляной краской, создавали ощущение быстро накатывающегося безумия. Серые тени на почти таких же серых стенах, ветви деревьев, сплетенные в жутком экстазе, капающая через закрытую дверь кровь. Одно и то же лицо в отражении стекол. Фели не могла его не узнать — бледное сухое лицо профессора Штамма похотливо пялилось на нее с полотен, так же как тем прошедшим летом в лаборатории. Наконец-то она поняла кто следил за ней из отражений в зеркалах и темных окнах. Одна из картинок особенно уливила Фели — вокруг головы Штамма художник изобразил бледную медузу. Вернее даже голова являлась как-бы телом медузы, а двеннадцать длинных щупальцев вытянулись вокруг нее. А вот и трамвай без номера, совершенно черного цвета, нарисованный так, будто вот-вот задавит смотрящего. Но не трамвай поразил Фели, а мечущиеся вокруг духи. Тонкие, скользкие духи Васильевского острова — точно такие же, как в окулярах эфирного детектора. Фели и в голову бы не пришло, что кто-то мог видеть их без специального оборудования. Она беспокойно оглянулась. Рядом с картиной нависло зеркало в деревянной раме, тщательно замотанное серым холстом.
Фели постояла возле него, сдерживая вдруг сбившееся дыхание, нащупала в кармане длинный, похожий на стилет ключ, сжала его вспотевшей рукой и несколькими решительными рывками сорвала холстину. Ничего не случилось — профессор Штамм не показался в помутневшем от времени зеркале. Хотя Фели была готова к этому. Она с облегчением вздохнула и, чтобы окончательно добить остатки страха, со злостью шепнула, обращаясь к зеркалу:
— Ну посмотри мне в глаза. Ты ведь здесь был, да? Я найду тебя по следам, тварь! Теперь у меня все есть для этого. Я ведь знаю теперь твое лицо!
Зеркало холодно молчало.
Она попробовала поискать что-нибудь похожее на дневники — самые важные для нее улики, но не нашла. Торопливой рукой сделала наброски «жилища», и поспешила покинуть страшноватое место.
Уже в подъезде возникло ощущение чужого присутствия, пробежало по спине волной холода и почти сразу отразилось в оконном стекле. Лесик говорил, что подобное ощущение вызывается у людей близким присутствием значительной псевдомассы. Бесплотной тварью, попросту говоря. Эдакий инстинктивный, вшитый в подсознание страх.
Фели прижалась спиной к стене, понимая, как это глупо, когда речь идет о бесплотном противнике, вынула ПМ и повернув предохранитель, передернула затвор. Затем сняла с пояса и укрепила на спусковой скобе лептонный преобразователь — массивную стальную штангу с толстой трубкой, примыкающей к срезу ствола. При выстреле он превращал пулю в соответствующий кусок плотной псевдомассы, в клочья рвущей любые лептонные объекты, начиная от человеческой ауры и заканчивая природными духами.
Без эфирного детектора она понятия не имела, куда стрелять, но решила довериться ощущениям, как когда-то учил Сергей. Потоки адреналина в крови мешали сосредоточиться, рука с пистолетом дрожала. Фели потихоньку, боком, ступенька за ступенькой, начала спускаться по лестнице. И тут же вспомнила про подарок Лесика.
Свободная рука дернулась к сумочке и зеркальце вяло блеснуло, отразив стены подъезда. В него действительно было видно не много, только самые плотные нематериальные структуры — вялый разборщик под потолком, ждущий очередной ругани между соседями, и оголодавшая за осень родовая кошатница, спиралью свернувшаяся в углу.
Ничего опасного. Фели зло стиснула губы.