Неужели что-то изменилось? У меня после велосипедной «кругосветки» в планах — обойти на яхте «шарик», ты со мной? — Нет, я уже и воды боюсь, — говорит Серёга, — глубже, чем по колено не захожу.
— Вот тебе раз! А ведь каких-то сорок лет назад все было иначе.
— Я уже как 5 лет на пенсии, — говорит он — и никуда не собираюсь, кроме своей дачи. Сейчас придёт Лариса. Ты хоть как-нибудь прикинься стареньким, ну согни спину что ли и не отсвечивай всеми своими зубами, а то больно контраст со мной большой. Она и так на меня наезжает.
Я хохочу во все горло, такой странной просьбы мне ещё не приходилось слышать.
— Нет, это не ты, — повторяет он как заведённый, — голос твой, но это не ты!
Заходит Лариса и тоже не узнает меня, только после того, как я назвал себя, мы обнимаемся. По всему видно, что Серёга давно и планомерно уничтожает себя, несмотря на отчаянные попытки жены остановить этот процесс. Приходит на память японская поговорка: «Сначала человек пьёт сакэ, потом сакэ пьёт сакэ, а потом сакэ пьёт человека». У моего однокашника — уже третья стадия, и от этого, честно говоря, становится не по себе.
Вспоминаем, как купили в яхт-клубе старый швертбот за 25 рублей, рассохшийся и выглядевший, как решето. Мы тогда сутками вкалывали в ущерб занятиям, чтобы отремонтировать его, и, наконец, вышли в море, как настоящие судовладельцы на своём паруснике. В глазах Серёги появляется блеск и он оживает. «А помнишь», «а помнишь», и наше молодое прошлое несётся на нас, стремительно вытесняя груз прожитых лет.
Гоночный швертбот класса «М» мы назвали Кокос, по имени легендарного острова в Тихом океане, в 500 километрах от Коста-Рики, которой он и принадлежит. Начитались историй о кладах, зарытых пиратами на острове. Я наизусть помнил и помню сейчас координаты острова: широта — 5 градусов, 33 мин. северная долгота — 87 градусов, 2 минуты западная. Кокос доставлял нам массу хлопот, так как его нужно было постоянно ремонтировать, но и массу удовольствия и запредельного риска.
Ранней весной, когда по Амурскому заливу ещё бродили остатки ледяных полей, перегруженный парусами гоночный швертбот под порывами штормового ветра несколько раз ложился бортом и парусами на воду, и мы, мокрые, в ледяной воде, старались поставить его на ровный киль. Главное, во время опрокидывания не оторваться от лодки, тогда все могло кончиться печально. Я даже не помню, чтобы мы надевали спасательные жилеты. Иногда, нам удавалось «спрямить» лодку, иногда, нет, тогда мы ждали, пока нас выбросит на берег волной и прижимным ветром, чтобы мы смогли поднять его на ровный киль и снова уйти в залив. Наш маленький парусник принадлежал только нам и нигде не был зарегистрирован, мы не спрашивали разрешение на выход в море и все делали на свой страх и риск. Такая полная свобода пьянила нас. Помню, как Евгений Иванович Жуков, в то время начальник кафедры морской подготовки, кричал нам с пирса яхт-клуба: «Сахнов!! Не выходи в море, погода плохая, вас никто не будет спасать, вы — ничьи». Нам нравилось быть «ничьими», а мне это и до сих пор нравится.
Уже на втором курсе училища, благодаря Кокосу, я чувствовал себя капитаном и судовладельцем. Но в один день, не очень хороший, как оказалось потом, ко мне подошёл Веня Аксенов, курсант нашей роты и попросил яхту, чтобы сходить на мыс Песчаный с девочками. Поколебавшись немного, я согласился, и Веня с товарищем и девицами ушли. Вечером они не вернулись, назавтра тоже, так как в Амурском заливе разыгрался шторм. Только через несколько дней вся компания голодная, продрогшая и грязная, прибыла во Владивосток на барже с песком. Кокос мы с Серёгой больше не видели, так как его разбило о береговые камни во время шторма. Венька с товарищем не позаботились вытащить швертбот подальше на берег с приближением шторма, их, естественно, интересовал больше секс с девочками в палатке, чем безопасность нашей яхты. Так что, Веня, за тобой не списанный должок, не забудь вернуть при жизни.
Осознав, что Кокос потерян безвозвратно, я долго бродил по берегу Амурского залива и смотрел в сторону мыса Песчанный. Мне казалось, что оттуда вот-вот на полных парусах придёт мой Кокос. Горечь утраты переполняла меня, и я скорбел о нём, как о потере кого-то родного и близкого.
Наутро следующего дня мы с Серёгой уже подбирали новый швертбот на площадке, рядом с яхт-клубом ДВВИМУ, где хранятся старые, отслужившие своё, корпуса парусных гоночных лодок. Снова работа до кровавых мозолей: новый Кокос будет лучше старого, и не имеет значение, сколько раз вы падаете, главное сколько раз вы после этого поднимаетесь. Я ещё не знаю, да и не могу знать, что все, произошедшее ранее, повторится со мной через много лет. Я стану успешным капитаном дальнего плавания, а позднее владельцем судоходной компании с крупнотоннажными сухогрузными судами и танкером. Как и в случае с Кокосом, впоследствии я потеряю свою судоходную компанию, теперь уже не по чьей-то вине, а из-за собственных финансовых ошибок и неблагоприятного стечения обстоятельств, погружусь в бездну сильнейшего стресса и депрессии почти на два года, и буду стоять на грани самоубийства. От смерти меня будет отделять тоненькая ниточка надежды, что я смогу снова подняться на ноги после такого нокаута. Я уверен, что мне это удастся, нужно только время. Сейчас я точно знаю, что это время пришло.
Лариса готовит чай, а мы вспоминаем мою свадьбу, на которую было приглашено около сотни курсантов и плюс ещё тридцать человек — группа Татьяны из Института торговли. Сергей был свидетелем и поздно вечером пошёл на остановку, чтобы поймать нам такси. В потасовке он оторвал случайно рукав плаща одному из желающих уехать без очереди. Когда мы с Татьяной вышли на остановку, то Серёгу и пострадавшего пассажира усаживали в, Бог весть откуда-то взявшуюся, милицейскую машину, и нам пришлось сесть вместе с ними, чтобы не оставлять «пьяненького» Сергея один на один с правосудием.
Был настоящий фурор среди пьяниц, задержанных в отделении милиции, куда нас привезли, при виде невесты в фате и свадебном платье и жениха в чёрном костюме.