— Думаете, — сказал Нан, — если бы Нарай вас узнал и послал в усадьбу стражников, он обвинил бы вас в покушении на Нарая? Он обвинил бы вас покушении на государя! Он бы сказал, что эта мышь изображает государя, и что вы все делали с ведома и позволения Андарза!
Теннак побледнел.
— Я считал вас храбрее, господин Теннак, — продолжал Нан. — Что это за бабьи штучки с ядами и мышами? Если уж вы решились на такое дело, почему вы не зарезали Нарая с кинжалом и без мышей?
Теннак вздохнул.
— Я бы так и сделал, — промолвил он, — потому что тот, кто убивает ядом и колдовством, будет в следующем рождении тараканом, а тот, кто убивает мечом, удостаивается вполне пристойной участи. Но потом я сообразил, что ничего хорошего из этого не выйдет. После такого убийства трудно ускользнуть незамеченным. Я подумал: «Наверняка меня поймают, и, когда государь узнает, что я слуга Андарза, он решит, что я действовал по приказанию хозяина».
В кабинете воцарилась тишина.
— Так почему, — спросил вдруг Андарз, — ты бросился на Иммани?
Теннак, свесив голову, молчал.
— Ты будешь говорить или нет?
— Он опять надел эту свою красную куртку, — сказал Теннак. — Я ему говорил, чтобы он не надевал красной куртки, а то побью. Вот я его и побил.
Андарз махнул рукой и вышел из кабинета. Узкий дворик был пуст: только посереди его нагая мраморная девица лила из кувшина воду, — и налила вокруг себя круглый пруд. Дворик был обращен на юг, и построен так, чтобы в зимнее время низкое солнце обогревало стены и колоннаду, а летнее высокое солнце, наоборот, оставляло его в тени; и лучи, сверкающие на мокрой зелени верхних карнизов, свидетельствовали о неудержимом наступлении лета.
— Ну, вы еще чего?то хотите, Нан?
— Да. Найти лазоревое письмо.
— Не смейте этого делать, Нан.
— Почему? Потому что вы думаете, что письмо взял Астак?
— Забудьте об этом деле, — сказал Андарз, — и вспомните о своей голове.
— Почему Астак ненавидит вас?
Андарз опустил голову.
— Будьте вы прокляты, Нан, — сказал он. С тех пор, как вы появились в моем доме, на меня сыплются несчастья. С чего вы взяли, что мой сын ненавидит меня?
— Он не ваш сын, — сказал Нан.
— Вздор, — с тоской сказал Андарз. — Он мой сын, он похож на меня!
— Он двигается, как вы, шевелит руками, как вы. Но он не ваш сын. Он сын Идайи.
Андарз широко расставил ладони.
— Да, он сын Идайи. Теперь, Нан, это уже не имеет значения, а тогда имело. Вы молоды, вы не помните мятежа Харсомы…
Нан молчал.
— Идайя был моим самым близким другом.
Но он не ваш сын. Он сын Идайи.
Андарз широко расставил ладони.
— Да, он сын Идайи. Теперь, Нан, это уже не имеет значения, а тогда имело. Вы молоды, вы не помните мятежа Харсомы…
Нан молчал.
— Идайя был моим самым близким другом. Он был слабый, грустный человек, Нан! Он бы никогда не присоединился к бунтовщикам, если бы не женщина, на которой он женился, — троюродная сестра Харсомы. Выдра! Дрянь! Она мутила войска, она сочиняла его манифесты: в них одни бабьи выдумки! Мужчина бы писал про суды и налоги, а эта баба писала, что у государыни Касии — рыбья чешуя на боках! Это она подбила мужа на мятеж, и Касия имела жестокость послать меня подавить его! Руш имел на меня зуб и надеялся, что я перейду на сторону друга.
— Но вы не перешли на сторону друга.
Андарз смотрел прямо сквозь Нана.
— Я не доставил Рушу этого удовольствия… Когда я видел Идайю последний раз, он стоял передо мной с веревкой на шее. Он сказал, что ни в чем меня не винит, и просил сохранить жизнь его ребенку. Я удивился: «У тебя нет ребенка». Он ответил: «Моя жена беременна, а государыня Касия приказала уничтожить всю семью изменника, включая детей в утробе матери». Я сказал, что возьму женщину к себе в дом.
Андарз помолчал.
— Мне не следовало этого делать, Нан! Государыня чуть не казнила меня, услышав, что я взял в жены родственницу мятежника. А та — сначала та пыталась стать любимой женой. Потом, когда это не удалось, она стала спать со всем, что имело между ног эту скалку. Я отобрал у нее ребенка. Пригрозил разводом. Она заявила: «Я скажу на разводе, что мой сын — сын Идайи. Понравится тебе, когда ребенка казнят?» Государыня Касия была еще жива. Я приказал зашить тварь в мешок и кинуть в реку. Что я мог сделать, Нан?
Андарз развел руками и тихо прибавил:
— Теперь вы понимаете, что я не мог сердиться на Астака из?за того, что он сжег это проклятое письмо. В конце концов, я поступил с его отцом хуже.
Нан тихо кивнул и растаял в зелени, укрывавшей вход.
Андарз пошел через дворик в жилое крыло. Он был бледен больше обычного, руки его тряслись. Он почувствовал, что он страшно устал. Переоделся в домашнее платье, лег на кровать под пологом, закрыл глаза, и распорядился:
— Позовите госпожу Лину.
Прошел кусочек времени, другой, третий: Лина все не шла. Андарз подумал, не позвать ли ему Иммани, но потом улыбнулся, встал, и направился на женскую половину. Служанка у дверей в личные покои госпожи поглядела на него удивленными глазами. В девичьей было тихо: женщина, верно, гуляла в саду.
— Велите госпоже Лине возвращаться в дом, — сказал Андарз, — не оборачиваясь к служанке, — и скажите Иммани, чтобы ждал меня потом в кабинете.