— Разве меня или тебя труднее раздавить, чем хомячка?
На следующий день Андарз собрался и уехал на покаяние в храм Идинны. Он взял с собой только Шаваша.
Вечером, в трактире, старый Мень сказал:
— Зря господин взял с собой этого щенка! Помнится, все несчастья начались с того самого дня, как он появился в доме.
— Точно, — согласился его племянник, служивший в дворовой кухне, — как это можно, — ехать в монастырь и брать с собой мальчика для блуда! И опрокинул в рот кружку доброго пива.
— О ком это вы говорите? — поинтересовался человек, угощавший их пивом. Те рассказали, и человек, угощавший их пивом, остался очень доволен: это был шпион советника Нарая.
Надо сказать, что Андарз не доехал до храма, а застрял на полпути в кабаке. Там его, изрядно пьяного, и нашел Нан: несмотря на свое путешествие в мешке, молодой чиновник как?то втерся обратно в дом. Нан сел рядом с Андарзом и полюбопытствовал о причине паломничества. Андарз сказал:
— Мне приснился сон — меня позвали играть в Сто Полей с Парчовым Старцем.
— А на что же играли? — спросил Нан.
— На мою голову. Объяснили: если я проиграю, мне рубят голову, как проигравшему. А если выиграю, мне рубят голову как святотатцу, — обыграл, мол, самого бога.
— Да, — отозвался Нан, — но я вам советую выиграть. Все же это приятно — обыграть бога.
Следующей ночью Шаваш опять спал на лежанке в спальне Астака. Тот беспокойно ворочался из стороны в сторону. За окном звезды были посажены на верхушки деревьев, словно на кол.
— Что ты думаешь о рогатых варварах, — спросил Астак.
— Не знаю, — сказал Шаваш, — на рынке говорят, что у них рога вместо ушей, и свиные морды, и они питаются коноплей и пленными.
— Завтра отец посылает меня встречать варваров, — сказал Астак, — как ты думаешь, они не съедят меня?
— Вряд ли они станут есть людей под столицей, — возразил Шаваш, — особенно если господин Андарз пошлет им много другой еды.
Юноша помолчал и сказал:
— Все равно Андарза скоро казнят.
— За что?
— Государь не казнит без дела.
— Нехорошо так говорить о своем отце.
— Он мне не отец, — сказал юноша.
— А кто же?
— Мою мать любило двое человек, господин Андарз и господин Идайя. Она вышла замуж за Идайю, и господин Идайя стал наместником Чахара. Вскоре после этого случился бунт Харсомы и Баршарга, и Андарз интригами объявил отца мятежником. Он подошел с войском к Чахару, и моего отца приволокли к нему со связанными руками, и поставили на колени перед палачом. Андарз казнил моего отца и взял себе мою мать, — а через пять месяцев родился я. Тогда, однако, вышел указ, уничтожать потомство мятежников, включая младенцев во чреве их жен, и Андарз, видя отчаяние женщины, подкупил цензоров, обманул государыню и зачислил младенца своим.
— А на самом деле, — спросил Шаваш, — этот Идайя не был изменником?
— Ну конечно он не был изменником, — разозлился юноша, — не могу же я быть сыном изменника!
Помолчал и сказал:
— Как ты думаешь, советник Нарай знает об этом?
Шаваш распластался на своей лежанке, едва дыша.
— Когда?нибудь, — сказал юноша, — он узнает об этом, и расскажет государю.
— Когда?нибудь, — сказал юноша, — он узнает об этом, и расскажет государю. И тогда государь казнит убийцу моего отца, как он казнил его брата, а мне возвратит имя и честь.
Эту ночь Шаваш долго ворочался на лежанке, не мог заснуть. Ему было страшно. За свои двенадцать лет он вынес немало бед, и мог бы вынести еще больше, — а то и вовсе давно расти где?нибудь подорожниками, — если бы не его проворство да еще, верно, особливая любовь богов: он им аккуратно откладывал двадцатую часть ворованного. Ну может, не двадцатую, а двадцать пятую… А что? Вот поймают, изувечат руку, — будешь знать, как жадничать.
Но хотя его личная жизнь протекала среди всяких опасностей, и стоила, по правде говоря, меньше, чем жизнь какой?нибудь дворовой кошки, — ему всегда казалось, что она протекает на фоне неизменной и вечной в своем постоянстве империи и мудрости императора, по чьей воле весной распускаются почки и птицы начинают нести яйца.
Теперь, после месяца пребывания в доме господина Андарза, этому ощущению был нанесен страшный удар. Империя не была безгранична, — какие?то варвары и купцы ошивались вокруг ее окраин, лазали по рекам до столицы. Империя не была вечна, — эти варвары и купцы разевали на нее рот и только что не могли согласиться, с какого края начать есть пирог. А люди, люди, близкие императору, держащие, можно сказать, подол неба рукой… черт знает что это были за люди! Чем они руководствовались? Рыночные воры тем не руководствовались, чем они руководствовались! Разве рыночные воры станут тащить в столицу варваров, чтобы отомстить своему врагу?
Или — карта империи в кабинете Андарза, священная карта, которой могли владеть только высшие сановники, и изображения на которой превращались в действительность? Город Осуя был обозначен на этой карте частью империи, — город Осуя от этого даже не чихнул…
А император?
Хамавн, брат господина Андарза, крикнул: «паршивый щенок, которого не додушили по приказу матери». Андарз, правда, замахал рукавами, — но Шаваш сразу же понял, что Хамавн сказал правду, и эта правда ставила все в новом мире на свои места. И было в этом новом мире пусто и страшно.