— Ложь, — вдруг закричал Нарай, — маленький бесенок обманывает вас, государь.
— Что это были за бумаги? — спросил государь.
— Странные бумаги, — сказал Шаваш, — потому что написано непонятно, как куриными следами, и лазоревого цвета.
— Где они?
Шаваш вздохнул, выпростал из?под рубашки шнурок с глиняным амулетом?свистулькой, который ему пришлось поменять три дня назад, разломил, вздыхая, свистульку…
Император выхватил обломки из рук мальчишки, оборвав плотный шнурок о шею мальчишки, — и вытащил из них свернутый в трубочку плотный и мягкий, как бумажные деньги, лазоревого цвета лист.
Развернул, — ему было достаточно мгновения, чтобы узнать летящий почерк его матери и понять, что он читает ее любовное письмо, адресованное — советнику Нараю.
— Это подложное письмо, — вдруг закричал Нарай, в сущности, выдавая себя этим криком.
Государь глядел на него, кривя губы. Великий Вей! Так вот почему этот человек так ненавидел Руша! А еще говорил о государственном благе…
— Государь, — сказал Нарай, — это подлинное письмо. Я прошу вас об одной милости: отдайте мне его. Оно будет моим утешением в ссылке.
«Почему вы так уверены, что отправитесь в ссылку, а не на плаху?» — хотел было спросить Варназд, но махнул рукой и покинул беседку.
Нарай медленно оглянулся вокруг и невольно усмехнулся: он еще не был лишен ни чинов, ни званий, присутствующие даже не знали, что было в письме: а вокруг него, словно вокруг прокаженного, уже образовалось пустое место.
Нарай еще раз поднял глаза и вдруг понял, что не один он сегодня закончил политическую карьеру. Андарз, императорский наставник, по?прежнему сидел в кресле, полузакрыв глаза, и, казалось, не обращал внимания на произошедшее. Этот сластолюбец и взяточник, который за месяц лишился жены и брата, и блеска в глазах, этот виршеплет, который за последний месяц — Нарай это точно знал, — не написал ни строчки, этот бывший полководец, завоевания которого пошли прахом, — Нарай вдруг понял, что он все?таки растоптал этого человека, хотя и не успел снять его голову…
Нарай повернулся и вышел вон: чиновники испуганно расскочились в стороны.
Ночь, глубокая ночь уже сверкала над Небесным Городом: в саду императорского наставника шелестел пахучий ночной ветер, и звезды разметались по небу, катились в темную листву деревьев. Нарай понял, что в эту ночь с государством произошло непоправимое несчастье. Он вдруг вспомнил свое беспокойство по поводу противоречия: как можно, взывая к самым неразумным инстинктам одного человека, создать государство, основанное на разуме? — и осознал, в чем крылась ловушка. Его, Нарая, карьера, была кончена — бог с ней. Но судьба устроила так, что теперь, в течение многих лет, на каждого честного и справедливого человека, который заговорит с государем о причине упадка и способах возрождения, — государь будет глядеть так же, как на обманщика и лгуна Нарая.
Замечательно, что и в эту минуту, и впоследствии, Нарай всегда думал о судьбе, и никогда не думал о скромном молодом чиновнике по имени Нан.
Чиновники потихоньку разошлись, и в опустевшей беседке остались только Нан, Теннак, и Шаваш.
— Господин Андарз, — сказал Нан, — пойдемте отсюда! Я расскажу вам, что было на самом деле.
Андарз не шевельнулся.
— Вот с утра он так сидит, — сказал Теннак.
Нан заглянул в глаза Андарза и с ужасом убедился, что они совершенно пусты, как комната, из которой унесли мебель.
Теннак взял своего хозяина на руки, словно ребенка и снес в спальню. Нан и Теннак кое?как раздели Андарза и уложили в постель. «Ничего, оправится! — подумал Нан, вспоминая, как еще час назад Андарз огрызнулся на императора. Хотя, с другой стороны, не была ли дерзость, сказанная Андарзом, неотвратимым признаком безумия?»
Огромный дом был пуст: все сорок слуг, завидев государя и стражников, разбежались, кто куда, прихватив с собой все, что попалось под руку. Нан, будучи голоден, стал искать еду, и насилу нашел круг козьего сыра.
В нижней гостиной Нан встретил Астака: мальчик стоял, глядя в окно, и задумчиво катая ножкой угол ковра.
— Кто бы мог подумать, — сказал Астак, — что советник Нарай окажется блудодеем! Толкует о пользе государства, а сам, припертый к стене, просит отдать ему срамное письмо!
Кто?то из чиновников, значит, уже рассказал ему.
— Кто бы мог подумать, — сказал Астак, — что советник Нарай окажется блудодеем! Толкует о пользе государства, а сам, припертый к стене, просит отдать ему срамное письмо!
Кто?то из чиновников, значит, уже рассказал ему.
— Ты бы лучше подумал о твоем отце, — сказал Нан.
— А что с ним?
— Ничего, — сказал Нан, — только он не сказал ни слова, с тех пор, как съязвил государю.
Астак повернулся и, к облегчению Нана, с быстротой птицы страуса побежал наверх.
На рассвете, со стражниками и в боевом кафтане, господин Нан вошел в лавку, примыкавшую к дому осуйского консула Айр?Незима. Обыватели квартала знали уже, что произошло. Влажные глаза стражников ощупывали дубовые стены лавки, и шкафы с невыставленными еще товарами, предполагая, что при определенных обстоятельствах содержимое шкафов достанется им.
Нан оставил стражников охранять все ходы и выходы, а сам поднялся в кабинет Айр?Незима, где высокие свечи в бронзовых канделябрах плясали в завитках и глазках железных шкафов, и красные лаковые балки потолка били резными драконовыми крыльями. Хозяин кабинета сидел за столом, белый как простокваша.