Андарз вздумал лаяться. Государь, колеблясь, спросил совета у случившихся рядом министров Чареники и Ишнайи. Чареника, будучи зол на Андарза за перехваченную взятку, сказал:
— Андарз и его брат обращались с провинцией, словно с частным поместьем. Постыдно отвоевывать частное поместье государственными войсками.
А первый министр Ишнайя сказал:
— Во всех своих завоеваниях господин Андарз грабил земли провинций, а награбленное раздавал столичной черни, добиваясь дешевой популярности! Недопустимо, чтобы такое повторилось!
А между тем Ишнайя солгал постыдным образом, ибо прекрасно знал, что большую часть награбленного в походах Андарз раздавал не народу, а высоким чиновникам, в том числе и самому Ишнайе.
Андарз возвратился из дворца в самом скверном настроении; заперся было в кабинете, но не прошло и пяти минут, как он позвонил в тарелочку и осведомился, где Иммани с докладом о его поездке в Иниссу. Иммани, трепеща, явился и представил папку. Андарз не прочел и двух страниц, как взгляд его споткнулся на рапорте управляющего Инисским поместьем: тот доносил, что к поместью, пользуясь смутой, пришли три лодки белых ласов: сожгли кленовую рощу и ограбили кладовые, забрав, между прочим, четыреста больших мер бронзы.
В другое время такой пустяк не привлек бы внимания Андарза, но в этот раз он вскочил и заорал:
— Лодки белых ласов водоизмещением не превышают пятидесяти мер! Как это три лодки могли увезти четыреста мер бронзы? Сколько управляющий заплатил тебе за этот отчет?
Иммани побледнел и хотел было сказать, что так изложил дело сам управляющий, но Андарз выскочил из?за стола, схватил своего секретаря за шкирку, вздыбился и зашипел:
— Да ты меня за идиота считаешь?
Иммани отшатнулся, а Андарз сгреб его и ударил лицом о раскрытую папку, раз и другой. Из носа Иммани брызнула кровь, из глаз — слезы.
— Куда? — со злобой заорал Андарз, заметив, что капли крови попали на другие бумаги. Подхватил маленького секретаря подмышки, напрягся, — и в следующую секунду Иммани, ломая тонкие планки двери, вылетел из кабинета. Еще миг — и ему на голову шлепнулась, трепеща страницами, злополучная папка.
Дверь в кабинет Андарза захлопнулась. Иммани, кусая губы и рыдая навзрыд, лежал в коридоре. Минут через пять он встал, подобрал папку, и, пошатываясь, побрел вниз. Проходя через людскую, оглянулся: на окне людской стояла бамбуковая клетка, в клетке, попискивая, гулял хомячок. Это был хомячок того гадкого мальчишки, Шаваша. Разбитое лицо Иммани исказилось: он поднял тяжелую папку и с размаху ударил по клетке. Прутья сломались: Иммани, в остервенении, заколотил по клетке, как дятел по коре.
Отбросил папку и побежал в свой флигель. Там он упал на ковер и стал рыдать, горько и страшно.
В этот день Шаваш, исполняя поручение Теннака, ходил к одному старому солдату Андарза: многие из этих людей жили в столице. Большею частью это были варвары — ласы, аломы, рогатые шапки. Андарз строжайше запретил Теннаку видеться с ними, считая, что это очень опасно, и теперь Теннак посылал к ним Шаваша.
Иные привыкли к беззаконию и были грабители, но тот человек, к которому ходил Шаваш, наоборот, зажил мирной жизнью и имел лавку. Лавка была отписана на Андарза, и хозяин с его шестью рабочими очень беспокоился за судьбу лавки в случае ареста Андарза, и хозяйка его, баба дородная и языкастая, стояла посереди горницы, уперев руки в боки, и орала: «Кабы вы были не бабы, а мужчины, пришибли бы вы давно этого Нарая, и дело с концом».
Шаваш вернулся во дворец так тихо, что его никто не видел, и передал Теннаку ответ лавочника: «Ваш товар очень хорош, и я уже договорился с тремя стами покупателей, найдутся и другие.»
— Ходи тише, — сказал Шавашу Теннак, — потому что за тот товар, о котором идет речь, режут шею и продавцам, и покупателям, включая детей в утробе матери.
От Теннака Шаваш воротился в свою каморку, и сердце его упало: клеточка Дуни, была растоптана, шелковый платок, покрывавший ее, намок. Шаваш поднял платок: под бамбуковыми палочками лежало раздавленное тельце хомяка, и несколько палочек торчали из него, словно иглы из ежа: уж не было ли это наказанием за недавние мысли? Шаваш вынул Дуню и принялся гладить.
— Немедленно выкини эту гадость!
Шаваш поднял голову: над ним стоял секретарь Иммани.
— Это вы сделали? — сказал Шаваш.
Иммани отвесил мальчишке затрещину.
— А ну быстрей!
Шаваш утащил из кухни немного хвороста, разложил на каменном берегу пруда костерок и сжег на нем мертвого хомяка. Костер горел довольно долго. Шаваш сидел, не шевелясь. Солнце закатилось под землю, сквозь рваные облака замелькали звезды. Когда костер догорел и пепел остыл, Шаваш ссыпал пепел в мешочек и подвесил мешочек к локтю. Ему давно говорили, что такой мешочек будет хорошим талисманом.
На следующий день Шаваш застал государева наставника в белой беседке: тот сидел у окна и играл мелодию, от которой плачут боги и птицы.
— А, это ты, — сказал Андарз.
— А, это ты, — сказал Андарз. И вдруг вспомнил: — А где твой хомячок?
— Его раздавили, — сказал Шаваш.
Шавашу показалось, что Андарз не слышал ответа. Вдруг, минут через пять, чиновник промолвил: