— А я и не знал, что его уже вывесили, — сказал Андарз.
Императорский наставник оглянулся, заметил в углу потертое кресло, и сел. Шаваш подошел к нему поближе.
— Ты будешь поумнее иных моих учеников, — проговорил Андарз.
Глаза его были закрыты. Он напоминал больную птицу, слегка, впрочем, пьяную.
— Какой?то вы грустный, господин, — испуганно сказал Шаваш.
— Да, — сказал Андарз, — грустный. Когда государь меняется к человеку, даже собаки на его псарне начинают лаять по?другому.
— А почему государь переменился к вам? — спросил он.
— А ты не знаешь?
Шаваш заморгал, не зная, что отвечать.
Андарз вдруг сказал:
— У государыни Касии и министра Руша был сын, Минна, мальчик десяти лет. Руш всегда надеялся, что Касия отправит государя Варназда в монастырь и укажет государем этого мальчика, Минну, но Касия умерла раньше, чем Руш добился своего. Когда я и государь арестовывали Руша, Минна прибежал в беседку на крики. Я спросил государя, что делать с Минной, и государь сказал, чтобы я забрал его в свой дом. Я увез Минну сюда: он ничего не ел и плакал. Через неделю он умер. С этой поры государь стал ко мне охладевать.
Шавашу стало не очень?то по себе. Он подумал, что человек, убивший сводного брата государя, не очень?то задумается, если ему надо будет убить Шаваша. Ему показалось, что он попал в очень скверную историю.
— Я, — сказал Шаваш, — ни разу про это не слышал.
— Да, — сказал Андарз, — на рынке рассказывают все больше про то, как я дрался с королем ласов, покойником к тому же. Однако, что же ты делал эти два дня?
— Так, — сказал Шаваш, — охотился за болтливыми языками.
— И что же ты выяснил?
— Например, — сказал Шаваш, — мне рассказали, откуда взялся эконом Дия.
Андарз вздрогнул и спросил:
— Откуда?
— Однажды государь послал вам подарок: золото и серебро, и семь персиков, сорванных лично государевой рукой. Андарз нечаянно выронил один персик за окошко, а под окошком в этот миг пробегала свинья. Свинья сожрала государев подарок и тут же превратилась в человека: это и был эконом Дия.
Императорский наставник заулыбался.
— Я, конечно, не знаю, правда это или нет, — продолжал Шаваш, — а только, если Дия в прошлом был свиньей, то немудрено, что ему хочется в город Осую, где никто не спрашивает о прошлом, а спрашивают только о деньгах.
— Откуда ты знаешь, что ему хочется в Осую?
— Я принес ему корзинку с подарками от Айр?Незима, — сказал Шаваш, — и он так обрадовался, словно получил весточку от возлюбленной, и он сказал, что Осуя — это самый прекрасный город на свете, где никому не рубят головы. А в корзинке было двенадцать слив, три персика и пять груш.
— Ну и что, — сказал Андарз.
— Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики значат день недели, а груши значат час.
Андарз долго молчал.
— Хорошо, — сказал он наконец, — иди и следи за Дией. И если тот действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить у меня все, что хочешь.
— Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики значат день недели, а груши значат час.
Андарз долго молчал.
— Хорошо, — сказал он наконец, — иди и следи за Дией. И если тот действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить у меня все, что хочешь.
Шаваш пошел, но остановился у двери. За окном уже совсем стемнело, посвистывал ветер, и ветки дуба терлись о стену.
— А что за город — Осуя? — спросил Шаваш. — Правда, что там никому не рубят головы?
— Нет на свете таких городов, — сказал Андарз, — где никому не рубят головы. Иди.
Нан выехал из городка с первыми открытыми городскими воротами.
Проезжая предместьями, он с любопытством вертел головой, приглядываясь к домикам с белеными и стенами и зелеными флагами. Из?за беленых стен доносились звонкие голоса постояльцев, пахло свежевыпеченными лепешками. Возможно, Одон был прав, полагая, что Иммани отпустил слуг ради тайной встречи, но Нан почему?то не думал, что Иммани встречался с торговцем или сообщником. Господин Иммани любил две вещи: деньги и женщин. Нан вспомнил темный силуэт на пороге домика, свечку и ласковый голос недавней вдовы: «Иммани! Иммани!».
К полудню Нан добрался до столицы и отправился в дом господина Андарза. Он спросил у конюха, подбежавшего к его коню, не видел ли тот эконома Дию и, получив ответ, направился в глубину сада.
Дия скучал в розовой беседке: каждый месяц два дня он должен был проводить в усадьбе, ожидая, не захочет ли Андарз выслушать отчет.
— Сколько тысяч штук ламасской ткани было изготовлено на заводах господина Андарза и продано в Осую, — спросил Нан.
Дия заколебался.
— Ну?
— Три тысячи, — сказал Дия.
— А сколько штук было изготовлено согласно годовому отчету, предоставленному вами Андарзу?
— Тысяча триста, — убитым голосом сказал Дия.
— От кого Андарз узнал об этом?
— От секретаря Иммани. У Иммани волчьи зубы и целое министерство финансов в голове.
— И что случилось потом?
— Иммани выследил все, что можно было выследить, и доложил господину Андарзу.
— И что сделал Андарз?
— Посмеялся, — с торжеством сказал Дий, и пригрозил Иммани, что высечет его за зловредность.
— Значит, — спросил Нан, — господин Андарз никак вас не наказал?