— Вот бедная-то…- подозрительно ласковым тоном посочувствовал несчастной баронессе король Эльфедра.
— К сказанному добавить нечего.
— Чудесно! — оживился Эльфедра. — Ах, как все удачно складывается!
— Ну, это как сказать, — протянул оборотень. И снова сделал большой глоток из бокала. — Что, собственно, вы намереваетесь сделать?
— Одной благодарственной любви короля Зигфрида к нашему общему другу сэру Сериоге для нас маловато, — поучающим тоном ответил на вопрос оборотня король эльфов. — Любовь как сдерживающая сила против целого ордена Палагойцев — это, увы, не годится… Сэр Сериога помимо любви должен приобрести в нашем мире еще и определенный политический вес.
— Любовь как сдерживающая сила против целого ордена Палагойцев — это, увы, не годится… Сэр Сериога помимо любви должен приобрести в нашем мире еще и определенный политический вес. Стать значительной фигурой в этом мире, так сказать…
— И каким же путем произойдут такие дивные изменения? Если мне не изменяет память, молодой сэр Сериога к значительности никогда не стремился. Так, доброхотствовал помаленьку…
— А вот каким путем, друг мой… это я еще как следует не обдумал. М-да… Может, пошлем его за каким-нибудь артефактом, который придаст ему что-нибудь этакое — или значительности в лице, или же просто физическую мощь вдохнет в юное тело. И славы добавит, что всегда чрезвычайно привлекает простолюдинов и в их глазах превращает самых последних дураков в народных героев. А может, собьем в кучу таких же охломонов… то есть таких же скучающих без дела героев, как леди Клотильда, да и поручим ему руководить ими. Исключительно из добрых соображений…
— А может, он не согласится? — Оборотень приподнял бокал, рассматривая на просвет остатки розовато-желтой жидкости, плескавшейся на округло-стеклянном донце.
— Согласится-согласится, — уверил король эльфов. — Поскольку у сэра Сериоги есть одно, но до крайности болезненное место, а именно жизнь и процветание нашей дражайшей леди Клотильды. Намекнем юному сэру и герцогу, что предмету его… гм… дружественной любви или любовной дружбы — я уж и не знаю, как именно назвать то, что творится между ними, — так вот, этому предмету вот-вот придет хана.
— Обманем, значит?
— Зачем обманем? — притворно удивился Эльфедра. — Ба, дорогой, да где ты тут обман видишь? Одна чистая правда! Бедная Клоти и в самом деле на краю погибели. Или в вине утопнет, поскольку лакает его не просыхая, или…
— Или?
— Или, как и мы, привлечет к себе внимание ордена Палагойцев, которому может вдруг разонравиться истинная история спасения малолетнего короля Зигфрида. А как известно, нет лучшего способа подправить любую историю, чем прикончить всех ее положительных героев. Отрицательные же герои и сами промолчат — не дети, понимают… И будут потом излагать исключительно правильную версию, удовлетворяющую всех власть предержащих. Да и потом… Нашему сэру Сериоге и раньше врали, что леди Клотильда, дескать, на краю гибели — и ничего, верил, кивал… и бросался туда, куда его посылали…
— Жалко, он сейчас эту беседу не слышит…
— Хорошо, что не слышит, — строго поправил Герослава король эльфов. — Потому что его юношеская вера в то, что добро все-таки можно и нужно творить, нужна нам сейчас как воздух. И, как ни смешно это звучит, нужна именно для того, чтобы сотворить определенное добро. Для тебя и всех оборотней, для меня и всех моих эльфов, для него самого, для леди Клотильды и, наконец, тех двоих сопляков, что он спас.
— В общем, всем будет хорошо… Кстати, а при чем же здесь вера? Его удачливость — вот это я понимаю, это да, необходимо. Везучий паренек…
— Герослав… — укоризненно покачал головой Эльфедра. — А я-то думал, что история побивания камнями под стенами собственных замков научила тебя хоть чему-то. Тебя ведь вместе со всей твоей дружиной побили, так? Хозяина и сюзерена… И ни один из своих городов ты так и не сумел взять. Ни добром, ни приступом.
— Я бы взял, — угрюмо буркнул оборотень, — но рыцари очень быстро разбежались…
— Вера, Герослав.
Ни добром, ни приступом.
— Я бы взял, — угрюмо буркнул оборотень, — но рыцари очень быстро разбежались…
— Вера, Герослав. Они все поверили, что ты — зло. У нашего юного Сериоги все получается не просто так — он верит, что нельзя отказать жаждущему или пройти мимо голодного ребенка. И что надо быть добрым. И именно эта вера прокладывает ему дорогу. И привлекает к нему людей. Немного банально, но увы… Именно вера в добро творила в лице нашего сэра Сериоги форменные чудеса…
Оборотень с шумом высосал остатки сидра из бокала, покачал ногой, свешивающейся со столешницы.
— И благодаря этому у него все и получается? Прям счас начну верить, что надо быть добрым…
— Видишь, — поддел оборотня эльф, — добро заразно — как бешенство. И слюни текут, и вообще симптомы схожие… Похоже, и с тобой в конце концов все будет так же, как в случае с леди Клотильдой. Я уж, прости, на всю эту историю по-другому смотрю.
— И как же именно? — заинтересовался оборотень.
Гибко изогнувшийся на столешнице Князь двуликих детей ночи даже ногой перестал качать и всем телом подался в сторону эльфа-короля. Тот улыбнулся, сцепил на впалом животе тонкие длинные пальцы, лениво заговорил: