Так что некоторая благодарность отнюдь не повредит — и даже, знаете ли, приличествует лицу, спасшемуся в такой передряге… После чуда святого Мил-гота Сергей был твердо уверен в том, что магические предметы в этом мире обладали как минимум зачатками разума.
Стенки упали. Прапор бросил приглушенным голосом несколько слов стоявшим вокруг людям. Черно-золотые рыцари тут же начали расступаться, высвобождая широкое пространствоа вокруг прапора и Сергея.
Полянка, на которой они стояли, уже потеряла свой прежний идиллический вид — вместо деревьев с округло-кокетливыми кронами вокруг теперь возвышались одни обгорелые стволы и каменные скульптуры с полуобвалившимися ветвями, траву заменил ковер из комьев земли и вывороченного наружу дерна…
— Чего вы хотите от нас, милорд… и сэр? — прохрипел высокий седовласый старец, стоящий сейчас напротив него. — Мы выполним любую вашу волю, ибо поединок нами честно проигран… Мы не смогли одолеть вашей силы.
Сергей помедлил, ощущая, как его переполняет сожаление — слишком благородны были эти люди, несмотря на все свои черные дела. Просто их с детства научили разделять мир на гоев и изгоев, но это не было их виной, это было их воспитанием…
— Я предлагаю вам изгнание, — хмуро сказал он, — вместо Проклятия. Уверен, вы, как люди практичные, уже давно в странствиях по мирам присмотрели себе какую-нибудь достаточно уютную землю — без врагов и без сомнительных друзей, с хорошими угодьями и дичью… И безлюдную. Набирайте себе на добровольных началах девиц из ближайших деревень — и вперед, отправляйтесь создавать новый мир, новый народ- свой собственный…
Прапор угрюмо смотрел в землю.
Набирайте себе на добровольных началах девиц из ближайших деревень — и вперед, отправляйтесь создавать новый мир, новый народ- свой собственный…
Прапор угрюмо смотрел в землю.
— И разумеется, мне потребуется клятва вашего ордена, что отныне вы не будете угрожать жизни и спокойствию в Нибелунгии.
— Новый народ… — тяжело протянул старик. — Это века. Сколько всего будет утеряно, забыто.
— Ваша просвещенность этому миру пришлась не по вкусу, — устало сказал герцог Де Лабри. — Или вы все-таки выберете Проклятие?
— Нет, милорд…
— Ну вот и чудненько.
Его отвели в одну из комнат палагойского замка, куда тут же явился юноша — почти мальчик — и предложил герцогу подкрепить силы едой. Голос у парня был сердитым, и говорил он практически не разжимая губ. Сергей кивнул, мальчик (впрочем, он был всего года на два моложе самого Сергея) тут же принес в комнату внушительной величины поднос, поставил его на стол возле окна, затем брякнул туда же чашу с водой для умывания и вышел, не забывая по-воински печатать шаг. Лицо у мальчика — то ли пажа, то ли оруженосца — было надутым, как у оскорбленного в лучших чувствах хомячка.
Сергей что-то взял с подноса, вяло пожевал, совершенно не различая при этом вкуса, и повалился спать, по-прежнему не снимая с руки перчатки. Рука чесалась и зудела, но усталость была слишком велика, чтобы он мог из-за этого начать мучиться бессонницей. Снимать же перчатку Сергею вовсе не хотелось — вокруг были отнюдь не друзья, и замок назывался не Дебро, а Чехура.
Своего же приказа-просьбы о защите он пока что не отменял, так что перчатка сейчас оставалась единственным (и достаточно надежным) гарантом того, что его сон не перейдет в вечный в результате, скажем, какой-нибудь крайне несчастливой для него и крайне счастливой для палагойцев случайности…
Он проспал остаток дня и ночь. Проснулся только на рассвете следующего дня и обнаружил перед собой прапора, хмурого, с потемневшим лицом. Прапор немилосердно тряс его за плечо:
— Мы уходим, милорд.
— Жа… — Он чуть было не сказал «жаль», но вовремя осекся. — Я сопровожу вас.
Сергей сел на кровати. Потолок комнаты золотили лучи поднимающегося солнца, а за окном все было в легкой синеватой дымке, которая бывает только ранним утром. Он встал, с хрустом размял затекшее тело, дохромал до стола, плеснул себе в лицо водой из вчерашней чаши. Потом вдруг кое-что припомнил и резко развернулся к палагойцу, ожидавшему за спиной.
— Вы когда будили меня, ничего не почувствовали? Прапор с натугой приподнял густые, нависающие над глазами брови:
— Нет. А что?
— Да вот, понимаете ли… Я, когда лег, попросил защиты.
— А… — Старик махнул рукой. — Я не знаю, что у вас есть, милорд, но предполагаю, что это та самая перчатка, которую вы даже на ночь не сняли. Так? Нечто очень мощное… Вариантов множество, милорд, но я предложу вам один, наиболее вероятный, с точки зрения очень старого мага. Ваша могущественная защитница, когда я приблизился к вам, просто не нашла меня опасным. Потому что нет во мне зла к вам лично, милорд. Мы хотели как лучше, но… но люди всегда несправедливы к тем, кто желает им лучшего, особенно если от них требуются незначительные жертвы. Думаю, вы уже знаете, каковы были наши цели.
— Предполагаю, — осторожно сказал Сергей, морщась и почесывая руку под раструбом перчатки.
— Господство над империей, всем вместе ровным строем к процветанию мира под направляющей рукой палагойцев… А ведьм и лордов прочь, как чуждое для палагойского счастья семя.
— Да, милорд. Ну и что? Счастье, как и дитя человеческое, рождается только из крови и грязи. — Прапор устало прохромал до стола, отломил дрожащими пальцами кусок горбушки, не тронутой герцогом вчера. — Простите, милорд, но я очень голоден — из-за сборов не было времени перекусить, не ел со вчерашнего дня…