— Думаешь… — вскинул брови оборотень. Однако в голосе у него не ощущалось ни вопроса, ни интереса. Он скорее соглашался, а не спрашивал.
— Думать мало, Герослав, — с легкой иронией сказал Эльфедра. — Надо знать. Юноша Сериога, как я помню, в каждом своем действии был на редкость простодушен. И добросердечен. Явно из пешек своего мира, ибо главные фигуры во всех мирах с пеленок учатся совершенно другому отношению к простым людям — это аксиома…
— А может, они там все такие? — с насмешкой заметил оборотень.
Однако помимо насмешки в голосе прозвучало что-то похожее на надежду. Даже очень похожее…
Король Эльфедра удивленно приподнял и без того высокие брови.
— Староват ты для мечтательства, Герослав. Веришь в Хрустальный Мир [3] , да? Однако туда, по словам менестрелей и прочих болтунов, пускают только чистых душой, прямо-таки девственно прозрачных — что помыслами, что прочим. А где уж нам в наши годы блюсти себя в подобной роскоши. Особенно тебе, после всех твоих прав первой ночи, гм…
Оборотень не издал ни звука. Только опустил глаза и с преувеличенным вниманием начал разглядывать носок собственного сапога из потертой, в рыжих подпалинах черной кожи.
— Но в любом случае родина нашего Сериоги — отнюдь не Хрустальный Мир, Герослав. Ухватки у него, уж извини, совсем не те. Не из счастливого детства, за которым следует не менее самодовольная юность… Оно, счастливое детство, почему-то вечно порождает людей слегка бесчувственных, не понимающих, что такое горе людское, что такое нужда… Их, как правило, требуется в это дерьмо по самую макушку окунуть, чтобы до них наконец дошло: ах-ах, как это ужасно. Да и после они отнюдь не кидаются помогать направо и налево всем сирым и болезным. Вместо этого тут же принимаются громко канючить: хочу к маме-папе, на безоблачную родину… А наш Сериога, совсем напротив, уж такой сердобольненький, такой чувствительный… И назад не просился, исходя горючими слезами. Не-эт, на родине сэра Сериоги все совсем не так прекрасно, как ты тут себе наизображал. Да и вообще, Герослав, нету во Вселенной миров, где люди не делились бы на первых и второстепенных, это уж я тебе говорю как эльф, король… да и просто как разумное существо. Итак, повторюсь — сэр Сериога в своем мире не из столпов общества, так что сейчас он снова сидит в своей луже, наверняка не слишком высоко расположенной по склону тамошней общественной горки, хлебает там свою прежнюю кислую похлебку, морщась и давясь… И наверняка успел уже соскучиться по нашему миру. А также по своему титулу в нем, по своей обожаемой Клоти… Кстати, а с чего она запила?
Герослав хмыкнул, покачал в воздухе одной ногой:
— И откуда ты всегда все знаешь?
Король эльфов довольно гукнул, прошелся по комнате, выбрал кресло поразлапистее, с размаху опустился в него под протестующий скрип пружин:
— Заходил тут на днях под видом человека в один здешний трактир, так там мне попалась такая замечательная служанка… И разговорчивая, просто страсть!
— Староват ты таскаться за служанками, Эльфедра, — с ехидством подметил его собеседник.
А также по своему титулу в нем, по своей обожаемой Клоти… Кстати, а с чего она запила?
Герослав хмыкнул, покачал в воздухе одной ногой:
— И откуда ты всегда все знаешь?
Король эльфов довольно гукнул, прошелся по комнате, выбрал кресло поразлапистее, с размаху опустился в него под протестующий скрип пружин:
— Заходил тут на днях под видом человека в один здешний трактир, так там мне попалась такая замечательная служанка… И разговорчивая, просто страсть!
— Староват ты таскаться за служанками, Эльфедра, — с ехидством подметил его собеседник. — А насчет нашей баронессы… Тебе по-ученому или по-простому?
Король эльфов задумчиво покривил уголки широкого рта:
— Пусть будет по-простому — я вообще существо нетребовательное, всему люблю находить простые объяснения.
— Грусть-тоска ее съедает, — с язвительной торжественностью объявил оборотень, а в миру — Герослав Де Лабри. — Одолела девку, и видеть она никого и ничего не желает, кроме вина…
— До чего же незатейливо, — поморщился Эльфедра. — Ну а если по-научному?
— Да примерно то же самое. Отсутствие жизненной мотивации. Она… гм… пожила некоторое время в коловороте событий возле нашего общего друга сэра Сериоги. И поняла вдруг, что можно жить по-другому — не просто шататься по дорогам и весям в качестве странствующего рыцаря, участь которого ездить от замка к замку в поисках пропитания, за неимением в наши дни заказов на драконов… А можно быть еще и чем-то… кем-то большим. Можно бороться даже за последнего нищего сопляка…
— Последнее, надо думать, явилось для нашей сиятельной баронессы настоящим открытием, — съязвил король эльфов.
— Ну, не перегибайте палку, ваше уважаемое величество, в обетах наших рыцарей есть кое-что об опеке над слабыми и сирыми. Просто никто из них не считает, что это может относиться и к простолюдинам, — довольно сказал оборотень. — И слабые и сирые должны быть непременно благородного происхождения, иначе их никто не кинется спасать — кто ж спасает траву под копытами коней… А вот баронесса Дю Перси научилась жить чуточку по-другому. И ей это, как ни странно, понравилось. А потом сэр Сериога исчез, и на баронессу навалилась депрессия. Жгучая тоска, по-нашему… Наш юный герцог неустанно подбрасывал леди всяческие поводы для действия, и все они были по большей части добрые и милосердные, ну прямо как наставления странствующих монахов. А потом он взял и очень даже скоропалительно исчез — и доблестной Клоти стало попросту нечего делать. И некого спасать. А когда нечего делать, жизнь становится сомнительным и малонужным фактором. Сама по себе жалеть простых людей и прочую шваль она не приучена…