— Сейчас подойдут.
Я постучал по стеклу монетой в четверть быка и крикнул:
— Эй! В сорок шестом есть кто?
Из сорок пятого окошка мне раздраженно сказали:
— Сейчас подойдут.
Четверть стражи спустя в окошке появилась толстая баба. Плюхнулась в кресло, развернулась ко мне и недовольным видом спросила:
— Что у вас?
— Хочу освободить раба, — сказал я, злясь.
Она сунула мне пачку бумаг.
— Заполните.
Я забрал бумаги и отошел к черному стеклянному столу, что стоял посреди зала. Уселся. Вытащил авторучку и стал читать бумаги.
Это была анкета освобождаемого. Необъятная. Содержащая множество мучительных вопросов.
Я быстро заполнил те графы, которые касались освобождающего: год рождения, место рождения, гражданство, количество известных поколений, служили ли родовичи жрецами, имелись ли случаи уклонения родовичей в какие-либо чужеземные верования, кто из родовичей, включая двоюродных и троюродных, принимал участие в военных действиях против Ашшура, Харрана, Ниневии? Сведения о месте работы, о родителях. Все это я написал быстро, четким почерком.
Затем начались вопросы об освобождаемом. Год рождения. Да откуда мне знать год рождения Мурзика? У него на лбу не отпечатано. У Мурзика на шкуре что угодно отпечатано, только не год рождения. Подумав, я вписал свой год, а дату указал на месяц позже — чтоб не задавался. Не хватало еще, чтобы мой раб оказался меня старше!
Место рождения. Я вписал «Вавилон».
Имя. Подумав, я написал «Хашта». Хорошее имя, энергичное. Десятнику вполне подходит. Да и сотнику такое носить не стыдно.
Места предыдущего служения, с… по… причина перевода…
Я встал и подошел к окошку 46.
— Дайте мне еще одну анкету, — сказал я. — У меня возникли вопросы.
— Думать надо, прежде чем бумаги пачкать, — сказала тетка и вывалила мне еще одну. — Дома заполните, тогда и приходите. У нас тут не комбинат анкеты печатать…
Я ушел, злой.
* * *
Вечером, досмотрев «Киллера-8: космический убийца возвращается», я вытащил бумаги, разложил их на кухонном столе и призвал к себе Мурзика.
Тот осторожно вошел, встал рядом.
— Мурзик, — спросил я, — а тебя как зовут?
Он растерялся. Заморгал, губами зашлепал.
— Ну! — прикрикнул я.
— Так это… — сказал Мурзик и заглох.
— «Хашта» тебе подходит?
— Подходит… А зачем это?
— Родился когда?
— Да кто ж его знает?
— Через месяц после меня — сойдет?
— Сойдет… А для чего это, а?
— Молчи, говорящее орудие, когда к тебе господин обращается. Место рождения помнишь?
— Ну… в бараке… или где-нибудь на задворках, в курятнике… если летом — так, скорее, в поле где-нибудь, а если зимой — так и в хлев пойти могла, спрашивать-то некого… померла мать.
— Пишу — «Вавилон».
Имя матери… а, не требуется. Хорошо. Давай, места служения называй. «С… по…»
Мурзик долго и мучительно давил из себя воспоминания. Где он служил и чем там занимался — то помнилось хорошо. Кто рядом был — того тоже не забыл. А вот с датами у моего раба было совсем худо.
Кое-как заполнили.
— Свободных в роду нет?
— Нет.
Я поставил прочерк.
— Какими специальностями владеешь?
— Ну, забойщик… шпалоукладка, понятное дело… бульдозером управлять мог когда-то, сейчас всё перезабыл, поди… готовить вот Цира научила — спасибо ей, душевная девушка… А вы что, господин, продавать меня надумали? Гарантия еще не истекла, через биржу-то оно всяк удобнее…
— Продавать тебя, как же! — сказал я, озлившись. — Освобождать тебя буду. Не хватало еще, чтобы я, великий Энкиду, самого себя в рабстве держал. Сумасшедший дом получается…
Мурзик ойкнул и пал в продавленное кресло, спугнув кошку.
— А что я делать буду? — спросил он. — Я свободным-то никогда и не был…
— Откуда мне знать… Вот тут и спрашивают: что ты, освобожденный раб Мурзик, делать будешь? Где жить будешь, в частности? Обеспечен ли ты жилплощадью? Мардук-Ваал, ну и порядки! Что же, теперь и раба не освободить, если квартиру ему купить не на что! Либо на свою родную жилплощадь прописывай…
— А вы не освобождайте, — тихо сказал Мурзик. — Куда я пойду? По подвалам побираться?
— Молчи, говорят тебе… Ладно, я с Ицхаком поговорю. Все равно он штат расширять собрался. Пусть тебя в уборщицы возьмет и какую-нибудь ведомственную комнатку даст, что ли…
Я снова уткнулся в анкету.
— «Есть ли на теле освобождаемого клейма или какие-либо иные знаки и отметины, позорящие звание вавилонского гражданина?» Мурзик, много на тебе отметин?
— Много, — мрачно сказал мой раб.
— Будут проблемы с получением гражданства. Тут требуется оплатить косметическую операцию…
— Да не надо ничего этого, — снова завелся Мурзик.
Я хлопнул по столу кулаком.
— Энкиду, грх-аанья!
— Йо-ло, — утух Мурзик.
— То-то же. Насчет косметической операции надо будет Циру спросить… Бабы про такие вещи хорошо знают…
Я взял другую бумагу. Вчитался хорошенько. Это было извещение о необходимости уплаты налога на освобождаемого раба. Шестьдесят сиклей. Грабеж! На эти деньги живого раба купить можно.
Третья квитанция была счетом в банке. Освобождающий обязан открыть освобождаемому счет в банке, дабы тот по освобождении не стал обузой на шее государства и не пополнил ряды преступников, толкаемый к тому голодом и нуждой. Минимальная сумма взноса — сто сиклей.