— Скорее, ты… — сказал я, скользя пальцами по стволу. — Я… падаю…
Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее. Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.
— Что лыбишься? — осерчал я. — Пива принеси… Похмелиться желаю… И где господин Ицхак?
Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина Ицхака здесь нет.
— А я, значит, есть? — закономерно поинтересовался я.
Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже ногой топнул, только несильно.
— Не мотай башкой, у меня… ой. — Я рыгнул. — А я откуда здесь?
— Не знаю, — сказал Мурзик.
Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:
— Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися…
— Домой бы вам надо, — сказал Мурзик. И оглянулся.
Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со скамейки. Это рассердило меня.
— Что ты тут… вертишься?
— Рикшу ищу, — сказал Мурзик озабоченно. — Господин… А если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не пойдете?
— Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? — взъярился я. — Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу…
Тут я зевнул.
Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.
— Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика…
В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии — ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии — тот в течение получаса не мог выговорить слова «мудак».
Мурзик куда-то сгинул.
* * *
Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не мог; оторваться же от дивана не смел.
Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.
В трубке бесновался Ицхак.
— Баян, твою!.. — орал он. — Ты меня слышишь?
— Да… — слабо ответил я.
— Я в больнице!
— Изя! — нашел в себе силы я. — Иська, что с тобой?
— Палец на руке сломал, — сказал Ицхак.
— А я думал, ты это другим местом делаешь, — сказал я. — Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая штука есть.
Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью. Потом совсем другим тоном сказал:
— Баян, а ты не помнишь, что там произошло?
— Не… — сказал я. — Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила. А как мы там оказались?
— Не знаю… Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики кончаются, а здесь телефон, сука, платный…
— Иська, ты когда выписываешься?
— Завтра.
В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас разъединило.
Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки, поэтому у нее обошлось без приключений.
Буллит помнил немногим больше, чем я. Он помнил, как мы пришли в сквер и как опрокидывали скамейки. Потом вроде бы там появилась еще одна компания. Сперва мы вместе пили, чокаясь с чугунным Даниилом. Затем вдруг обнаружилась ицхакова очкастая девка. Ее все лапали. Потом Ицхак завелся… Или девка завелась. Она каратистка оказалась или что-то в этом роде…
На этом обрывались воспоминания Буллита.
Я снова лег и пропел потолку:
— В чулках и платье полосатом вы танцевали с вашим братом… Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза… И ель в огнях и новогодняя метель… Где вы теперь, где вы теперь?
И слезы навернулись у меня на глаза, а почему — и сам понять не мог.
Мурзик воспринял мое пение как требование немедленно подать кефир. Я выхлебал. Спросил моего раба, как он меня разыскал. Вавилон-то большой… Мурзик сказал, что у него чутье.
Кулаки у Мурзика были в свежих ссадинах. Я спросил и об этом. Мурзик, смущаясь, объяснил, что дрался.
Дрался он из-за меня. Отгонял каких-то юнцов, пытавшихся обтрясти мои карманы, пока я почивал пьяный.
— А, — молвил я. — Ну, ступай.
И крепко, успокоенно заснул.
* * *
История эта никаких серьезных последствий не имела. Разве что Ицхак появился на работе с перевязанным пальцем, а меня несколько дней преследовали сны, в которых я голыми руками рвал на части разных крупных животных, чаще всего — быков и пантер. Но потом и это отступило рассосалось, сменившись монотонными трудовыми буднями.
Заказов у нас все прибывало и прибывало. Ицхак стал серьезно подумывать о расширении штата. Тем более, что я просил освободить мне хотя бы четыре часа машинного времени в неделю для обработки данных для научной работы.
Матушка была мною довольна. Я сам был собой доволен. Жизнь улыбалась нам. Наконец-то я был уверен в завтрашнем дне.
* * *
Мурзик открыл мне дверь, и я сразу понял, что мой раб что-то натворил. Он держался так, будто украл у меня деньги. Поскольку Мурзик никогда ничего не крал, я предположил нечто худшее.
— Ну? — вопросил я, по возможности сурово, пока он снимал с меня ботинки.
Мурзик задрал голову. Он был бледен.
— Так это… — сказал он.
Он был бледен.
— Так это… — сказал он. — Ну…
В моей комнате кто-то зашевелился. Я замер.
— Ты что, Мурзик, баб сюда водишь?
Мурзик медленно покраснел. Ничего не ответив, он встал и унес мои ботинки на лестницу — чистить.
Я вошел в комнату. На моем диване сидела, закинув ногу на ногу, та самая девушка-мальчик, что ходила в ученицах у госпожи Алкуины. На ней был тоненький свитерок, приподнятый острыми грудками, и голубенькие джинсики.