Ахор неприятно стучал в висках. Хотелось выпить и одновременно с тем хотелось выпороть раба.
Я решительно свернул на Пятую Хлопковую, где располагался центральный городской экзекутарий. Одно время, после мятежа мар-бани, когда в Великом Городе расплодилось множество мелких кооперативных лавочек, появились и частные рабопоролища, но государство, этот хищный бык Ваал, быстро смекнуло что к чему. Порка рабов, особенно после мятежа, приносила неслыханные сверхприбыли. Дело это было настолько доходным, что Вавилонская администрация не поленилась разогнать частные поролища и особым указом — через парламент протащила! — объявить порку рабов государственной монополией.
Центральный экзекутарий был оснащен новейшим оборудованием — отчасти отечественными разработками, отчасти выписанными из дружественного Ашшура.
Мурзик, не подозревая о том, куда я его привел, открыл передо мной тяжелую респектабельную дверь с блестящей медной ручкой. Мы поднялись по мраморной лестнице и оказались в вестибюле.
Я приник к регистрационному окошечку, оставив Мурзика изумленно таращиться на себя в блестящее серебряное зеркало. Из окошечка показалась строгая старуха.
— Первое посещение? — спросила она неожиданно любезно.
— Первое посещение? — спросила она неожиданно любезно. И придвинула к себе пухлый регистрационный журнал.
— Первое.
— Имя, адрес.
Я назвал.
— Имя поромого?
Я не знал имени Мурзика. Я сразу дал ему кличку. О чем и поведал строгой бабушке.
— Мурзик, — повторила она, вписывая, и снова подняла ко мне взгляд. — Два сикля обследование и диагностика, один сикль три лепты — медицинское заключение, пять сиклей — услуга и четверть быка — налог на себестоимость.
Я заплатил. Она выписала мне квитанцию об уплате, дала круглый железный ярлык с грубо выбитым номером «18» и показала по лестнице наверх.
— Лаборатория — на третьем этаже, порольня-автомат — там же по коридору налево.
— А что на четвертом? — заинтересовался я. Пока что чисто теоретически. На всякий случай.
— Кастрационный зал и пыточная. Но там другие расценки. Работа ручная, подход индивидуальный. Необходимо сделать предварительный заказ.
— Намного дороже?
— Существенно. — Она с сомнением поглядела на Мурзика. — Вам ведь это пока что не нужно?
И улыбнулась еще раз, показав длинные желтые зубы.
Я кивнул Мурзику и стал подниматься по лестнице.
Перед лабораторией сидела небольшая очередь. Поромые скитались по маленькому висячему садику, созерцая крошечные фонтанчики, спрятанные среди искусственных деревец. Деревца были сделаны с таким мастерством, что их было не отличить от настоящих. Поромые недоверчиво трогали синтетические листья и качали головами.
Хозяева с каменными лицами сидели на скамьях. Я спросил, у кого номер «17» и послушно уселся в очередь. Мурзик отправился к остальным рабам — щупать листья, цокать языком и качать головой.
Очередь двигалась быстро. Наконец нас пригласили в лабораторию. Мурзик вошел и разом оробел до слабости в коленях. Белые стены ослепляли. Прибор, похожий на бак для кипячения воды, но холеный, с длинной тонкой трубкой, с резиновыми насадками и зелеными деликатными огоньками на табло, лишил моего раба дара речи.
Однако до прибора дело так и не дошло. Санитар — гориллообразный мужчина лет пятидесяти — что-то писал неразборчивым почерком в растрепанном гроссбухе. Не поворачивая головы в нашу сторону, он бросил:
— Ярлык.
Я положил ярлык на гроссбух. Санитар аккуратно щелкнул ярлыком о пачку других, нацарапал «18» в гроссбухе и спросил:
— Жалобы есть?
— Совсем распустился, мерзавец… — начал было перечислять я свои жалобы на Мурзика, но санитар, скучая моей тупостью, перебил: — На здоровье раба жалобы есть?
— А?
Я обернулся к Мурзику. Тот был подавлен великолепием обстановки и, похоже, до сих пор не сообразил, куда его привели и зачем.
— Мурзик, — спросил я, — как у тебя со здоровьем?
— Ну… — сказал раб и покраснел. — В общем…
Санитар равнодушно нацарапал в графе «жалобы» длинный неровный прочерк.
— А на приборе обследовать не будете? — спросил я. Мне самому было любопытно посмотреть, как действует эта штука.
Мне самому было любопытно посмотреть, как действует эта штука.
— Голубчик, — сказал санитар, быстро вписывая что-то неразборчивое на листок, — на этом приборе никого не обследуют. А жалобы… это только у стариков, так их не порют. Или если кто кровью харкает. Так этих не сюда пороть водят…
Мурзик насторожился. Санитар шлепнул на справку печать и вручил мне. Я тут же размазал свежие чернила и заполучил фиолетовое пятно на палец.
— Идем, что стоишь, — сказал я Мурзику, подталкивая того к выходу.
Санитар протянул руку и надавил на кнопку, вмонтированную в стол. Над дверью загорелась лампочка с надписью «входите».
Мы с Мурзиком вышли в коридор, прошли, следуя указанию любезной старухи в регистратуре, направо и оказались перед большой белой дверью с надписью «Государственный Экзекутарий. Порольня-автомат. Вход строго по приглашению.» Перед дверью никого не было.
— Сюда, — сказал я.
Мы толкнули дверь и оказались в большом зале, похожем на физкультурный. Пахло здесь, как в зверинце. По всему залу стояли длинные кушетки, над которыми имелись откидные крышки, по форме напоминающие гробы. Сбоку от кушетки имелась небольшая приборная доска.