— Надо! — не стал спорить Йорген. — Особенно лошадям!
На самом деле привередливый силониец ругался на фельзендалок зря. Лошадки были совсем не плохи — смирные и покладистые, выносливые как мулы и для своего скромного роста весьма быстроногие. Трех часов не прошло после паромной переправы, а путники наши уже въезжали в ворота первого гизельгерского города. Назывался он Хайдель, был довольно велик и богат, о чем свидетельствовали чистые мощеные улицы, красивые фасады двух- и трехэтажных каменных домов и шумная ярмарка, расположившаяся в квартале от ворот.
Ярмарочная площадь гизельгерского Хайделя ничем не отличалась от себе подобных в Эренмаркском королевстве. Набитые всяким товаром лари, длинные ряды прилавков под полосатыми навесами из парусины, развевающиеся на ветру вывески, крикливые разносчики сладостей, коробейницы с мотками лент и волосяных цепей, лошади, повозки, воры, толчея и суета — много, много раз видел Йорген подобные картины и ничего интересного в них для себя не находил. В отличие от друга Кальпурция, очарованного экзотикой северного быта.
Но и для Йоргена в конце концов на ярмарке нашлось развлечение. Толстый, гладко отесанный, чем-то скользким обмазанный столб стоял посреди площади, и на вершине его сидел привязанный за ноги петух. Вокруг кольцом теснился народ, то один, то другой желающий — все больше молодые парни — отделялся от толпы и, протянув мелкую монету посмеивающемуся зазывале, шел на штурм высоты… и с позором, под хохот и улюлюканье зевак, скатывался вниз, не одолев и половины пути!
Ни Кальпурцию, ни даже Йоргену, куда более сведущему в жизни простонародья, такая забава была незнакома.
Должно быть, она пришла с востока, может, даже из-за гор, очень уж по-нездешнему выглядел широколицый зазывала. И петух был необычным — расписным, черно-бело-рыжим, подробности не позволяла различить изрядная высота.
Поток желающих попытать счастье не иссякал. Несколько минут благородные путники наблюдали за чужими неудачами, правда не испытывая при этом никакой радости. В чем причина всеобщего веселья, они оба недоумевали, потому что искренне желали успеха каждому из карабкающихся на столб парней. Но тем их добрые пожелания впрок не шли, вожделенная добыча оставалась недосягаемой. «Вот увальни деревенские, — досадовал про себя Йорген. — Это же проще простого! Только последние гроши зря переводят! Убил бы, честное слово!» Почему-то его ужасно раздражала чужая неловкость.
Наконец он не выдержал, объявил: «Я тоже хочу!» и, прежде чем старший товарищ успел его остановить, направился к столбу. Толпа загоготала. Благородное происхождение у ланцтрегера Эрцхольма было только что не на лбу прописано, и дорожные одежды выглядели простыми, но отнюдь не дешевыми. Люди предвкушали редкостное удовольствие — увидеть, как осрамится высокородный господин.
Но их ждало жестокое разочарование. Йорген так быстро все это проделал, что Кальпурций на миг даже заподозрил его в колдовстве. Легкий и цепкий как кошка, он без видимых усилий вскарабкался на самую верхушку, сцапал петуха и эффектно скатился вниз. По толпе прокатился одобрительный рев. Такой конец представления им тоже пришелся по нраву. «Странные люди, — отметил про себя ланцтрегер, — сами не знают, чего хотят!»
А внизу его уже поджидал Кальпурций, сын славного рода Тииллов.
— Объясни мне, пожалуйста, — потребовал он сурово, — зачем нам эта птица? — Он ткнул пальцем в петушиную голову. Тот в ответ клекотнул сердито и попытался долбануть обидчика клювом. — Ай! Нет, ты посмотри, злой какой! Из такого и супа хорошего, наверное, не сваришь!
В другой ситуации Йорген охотно объяснил бы своему спутнику, что качество пищи от характера птицы, пошедшей на ее приготовление, никоим образом не зависит. Но его слишком задела сама постановка вопроса.
— Эх! Кто это его отдаст на суп?! Он мне живой нравится! — выпалил «добытчик». Однако он не мог отрицать, что живой петух — не лучшая компании в дальнем и опасном походе, поэтому добавил примирительно: — В крайнем случае мы его продадим.
Кальпурций возвел очи горе:
— Люди нашего с тобой происхождения не должны лазить по ярмарочным столбам. Не должны доставать живых петухов. И уж тем более не должны ими торговать! — очень раздельно и громко, как глупому, внушал он. — Это противоречит всем нормам поведения благородного человека. Это удел простонародья, бедняков, коим недоступны иные развлечения в силу ограниченности ума, обусловленной отсутствием должного воспитания и обучения…
Йорген слушал его с очаровательной улыбкой на лице, не перебивал, согласно кивал головой, но, когда возмущенный силониец закончил-таки речь, промурлыкал ностальгически:
— Право, как же ты похож на мою родную мачеху!
И Кальпурций вдруг понял, что в словах этих нет ни малейшей иронии и расценивать их надо как комплимент.
— Ладно, пойдем уже! — Он устало махнул рукой. — Поищем какой-никакой ночлег. Не думаю, что в приличные заведения этого благословенного города допускают петухов.
Пристанище нашлось неподалеку — вполне респектабельный с виду трактир, небольшой и чистый, на вывеске — красивая курица в короне, на двери — объявление о сдаче комнат внаем.