Я смотрела на фотографии, понимая их важность.
Те самые пергаменты, которые обнаружил Майкл Гродин! Именно о них он писал в «Археологическом вестнике». После этой находки Майкла обуяла идея отыскать усыпальницу Гомера.
— Найденная в Турции легенда — оригинал, — продолжал Карл. — Странно, что вы ничего не знаете о назначении перстня. Ведь даже в финикийском пересказе это сохранилось!
— Мне не удалось скопировать всю легенду. Не спрашивайте почему. Знаю только, что Герос навечно заточил Эндельвара в пещере на вершине горы.
— Понятно… Так вот, дальше говорится о том, что после смерти грозного царя народ решил воздвигнуть ему статую. Рука ее должна была указывать на пещеру, где замурован юноша. Как бы символизируя вечную власть Героса над Эндельваром.
Ничего себе, сколько я пропустила!
— Это все?
— Нет. Известно еще кое-что в пересказе финикийцев. Статую сотворили из белоснежного камня. Ее водружали на постамент на заходе солнца. Вдруг небо и горы озарились багровым светом. Затем опустилась ночь, а когда наступило утро, народ с изумлением увидел, что белый камень впитал в себя кровавые тона вечернего заката. Статуя сделалась багровой.
— Красиво, — мечтательно произнесла я.
До чего же легко растрогать женщину. По крайней мере, меня — точно. Упомяните еще про беззаветную, несчастную любовь, и я буду рыдать до самого вечера.
— Далее… — продолжил Вайденхоф. — Боги не вынесли зрелища кровавой статуи и наслали на землю страшное землетрясение. Статуя погибла. Верховная жрица собрала обломки, намереваясь возвести статую вновь… На этом легенда обрывается.
— Как жаль, что я не прочитала окончания. В древнегреческом пересказе она, наверное, звучит, словно мелодия.
Карл закашлял, потом как-то странно посмотрел на меня.
— Мы с вами говорим: легенда, легенда… — произнес он. — Но ведь Великий Сказитель собирал древние истории… А если считать Гомера историком?
Я смотрела на осунувшееся лицо Вайнденхофа. В тот миг оно казалось одухотворенным и божественным. Словно лицо Христа, который уже отмучился на Голгофе и готов вознестись в небеса.
— Эта история может оказаться настоящей, — произнес Карл.
— Полет юноши и изменение цвета статуи могли произойти в реальности?
— Алена… — Он нерешительно кашлянул. — Не стоит забывать, что многие древнегреческие легенды — хроники, дополненные фантазиями и суевериями!
Да, об этом мне уже говорил Семен Капитонович.
Тем временем Карл уставился на перстень в его руках.
— Вы не представляете, как долго я искал этот перстень! Он — отправная точка великих открытий!
— Чего? — удивилась я.
— Я покажу вам то, что обещал. А вы решайте — верить в это или нет.
— Заранее не верю, — предупредила я.
— Почему? — удивился Карл, приложившись к кислородной маске.
— Потому что мой дедушка говорил: необъяснимое на первый взгляд при дальнейшем изучении обязательно разгадывается наукой и трезвым умом.
Вайденхоф, кажется, усмехнулся, но спрятал улыбку, закрывшись кислородной маской.
— Подкатите меня, пожалуйста, вон к тому замечательному юноше… — Карл указал на статую крылатого ангелочка, который примостился на постаменте возле стены.
Небесный малыш, уперев руки в бока, разглядывал нас.
Я не решалась взяться за ручки кресла-каталки Вайденхофа. Он это почувствовал и произнес:
— Всегда моете руки перед едой? В принципе, я уже дотрагивался до вас, а вегетативная стадия длится…
— Вы хотите сказать… — испугалась я.
— Не волнуйтесь! — Он засмеялся. Хрипло, каркающе. — Я пошутил. Моя болезнь передается только через костную ткань. Но вы же не станете свежевать меня?
Вот язва! Прокатить его, что ли, носом в стену? Нехорошо вроде. Все-таки больной человек.
— Может, перестанете шутить? — сказала я. — А то у вашей коляски могут отказать тормоза!
— У нее нет тормозов, — ответил он.
— Тогда коляске тем более не остановиться.
— Дело в том, что я очень давно не ухаживал за женщинами, — грустно произнес он…
Нет, все-таки я не ошиблась! Все-таки он — богатый сноб, от скуки взявшийся за антропологию и случайно получивший степень доктора наук.
Я подкатила кресло-каталку с Вайденхофом к статуе. Карл поднял на меня глаза:
— Потяните за средний палец левой руки.
Он сказал — я сделала. Не привыкла думать, выполняя чьи-то команды. Когда на склоне кричат: «Выбирай слабину!» или «Страхуй!» — нужно слушаться.
Вайденхоф страдальчески взвыл, когда его палец хрустнул в моей натренированной руке.
— Что вы делаете? — закричал он.
— Потянула за средний палец.
— Не моей же руки! Я имел в виду статую!
— Ой!
— Ни за что не поверю, что вы лингвист! Вы, наверное, кирпичи укладываете!
— Нет, не кирпичи. Я на пальцах отжимаюсь — это тренировка такая.
Теперь я старалась скрыть улыбку. Ладно, в расчете. Он подшутил надо мной — я показала, что лучше этого не делать.
— Потяните за средний палец на руке мальчика, — попросил он, тщательно выговаривая каждое слово.
Вот так нужно муштровать людей. Леха пару раз пытался, шутя, померяться со мною силой. Один раз пьяный, один раз трезвый. Пьяным забыл, чем дело кончилось. Только наутро не понимал, отчего рука зверски болит. А трезвый — вообще себя Геркулесом вообразил. И так ему досталось, что мы даже в больницу потом ходили делать рентген. Без переломов обошлось.