Мы поднялись по узкой тропинке и через небольшую дверь попали в замок. Судя по мини-фургону «БМВ» во дворе, где-то должны быть и ворота.
Меня поразили статуи и орнаменты, украшавшие двор. Перед домом обнаружился засыпанный прошлогодними кленовыми листьями пустой фонтан. Могучее дерево с широким кряжистым стволом распростерло ветви над большей частью дворика, создавая холодный полумрак. Вроде и солнышко светит, а возле дома с черепичной крышей, кажется, не хватает только могильных плит. Жутковато…
Мы шли по просторным залам. Красивым, древним и опустевшим. Колонны, гобелены, картины и камины — вроде ни пылинки нигде, но кажется, что ты в египетской гробнице.
После библиотеки мы попали в комнату с низкими потолками. Ее украшали только кожаный диван и камин.
— Подождите здесь, — произнес мой провожатый. — Господин Вайденхоф сейчас появится.
Он удалился. А я осталась стоять, словно к полу приросшая.
Вайденхоф! Ну конечно, Карл — отпрыск дворянского рода!
Направляясь в Германию, я ожидала встретить в каком-нибудь Шонгау ученого-старикашку, а вместо этого попала в гости к барону… А может быть, графу?
На каминной полке имелась надпись, высеченная в граните. Лингвист взыграл во мне. Я уставилась на знаки, пытаясь определить язык. Явно не древненемецкий и не латынь.
— Человек в мире… мир в человеке! — наконец одолела я головоломку.
— Это кельтское изречение, — раздался за моей спиной старческий голос. Я обернулась.
Мой недавний спутник в свитере и тапочках вкатил в комнату кресло-каталку с Карлом Вайденхофом.
Еще одна неожиданность. Человек, сидевший в кресле, не был стариком, как я думала, слушая в трубке его голос. Бледное лицо, бритая лысина, морщины — и все-таки он не был стариком. Я бы дала ему лет сорок. Карл Вайденхоф был серьезно болен.
— Удивлены моим видом? — спросил он, внимательно оглядывая меня. Слуга тихо вышел из комнаты.
— Как вам сказать… — Я нерешительно пожала плечами.
— А я удивлен вами. Приятно удивлен. Давненько хорошенькие молодые женщины не посещали стены этого замка.
Он думал, что сказал комплимент. Я же посчитала его слова завуалированным оскорблением.
— Что, любили развлечься в молодости?
Не удержалась-таки! Как тебе не стыдно, Алена, «поддевать» больного человека?
Сам виноват.
— Что, любили развлечься в молодости?
Не удержалась-таки! Как тебе не стыдно, Алена, «поддевать» больного человека?
Сам виноват. Не нужно было меня «хорошенькими женщинами» доставать!
Вайденхоф усмехнулся:
— Любил ли я развлечься? Очень любил. Развлекался раскопками неандертальцев и кроманьонцев в Африке. — Он протянул руку. — Я — доктор антропологии!
Красная от стыда, пожимала его руку. Надо же! Перепутать ученого с богатым повесой… Едва не вообразила, что у него сифилис. Боже, какая ты идиотка, Алена Овчинникова!
— А чем вы занимаетесь?
— Лингвист.
— У лингвистов бывают имена?
— Бывают. Меня зовут Алена. Я из России.
— Мой дед воевал на Восточном фронте, м-да… Как говорится, вот и познакомились!
Повисла неловкая пауза.
— Хотите кофе? — спросил Карл. А мой язык опять не удержался от бестактности:
— Что за болезнь настигла вас в столь молодом возрасте?
Вайденхоф закашлялся, затем вытащил откуда-то кислородную маску, сделал несколько вдохов.
— Четыре года назад мы вскрыли могильник пещерных людей в Чили. Мне тогда жутко не понравился запах свежих луговых цветов. Это в каменной гробнице! Хм-м… Врачи не смогли определить болезнь. До сих пор выясняют, что за штамм, но безуспешно. Здоровье быстро тает. Видите, во что я превратился за четыре года? Они пытаются замедлить развитие болезни, но… Все же давайте попьем кофе, Алена из России?
Я с трудом проглотила комок в горле, представляя себя на его месте.
— Извините, но на кофе у меня нет времени. Жизнь человека… близкого мне человека зависит от перстня, о котором я спрашивала.
— Что ж… — сказал он. — Перстень при вас?
Я некоторое время смотрела на него, сомневаясь. Впрочем, чего сомневаться!
Сняла тяжелый перстень с шеи и прямо с цепочкой протянула Вайденхофу. Глаза его блеснули. Он бережно принял древность и с благоговением стал осматривать.
— Это перстень Героса, — едва слышно произнес Карл.
— Героса? — удивилась я. — Все-таки вам знакома легенда Гомера!
Он оторвался от реликвии.
— О том, как юноша полюбил девушку, но царь Герос разлучил их? Девушка бросилась с крыши храма, а юноша мчался к ней на крыльях любви?
— Откуда вы знаете эту легенду? Я обнаружила ее лишь три дня назад на побережье Эгейского моря в Анатолии! Возле могилы Гомера!
— Видите на каминной полке фотографии? Возьмите их.
На гранитной полке с кельтской надписью лежал конверт, в котором я обнаружила несколько крупных черно-белых снимков, старых, потрескавшихся пергаментов. Три листа — три снимка.
— Пергаменты найдены профессором Майклом Гродином на побережье Средиземного моря в Тунисе в 1979 году. Это финикийские записи. Они сделаны через сто лет после смерти Великого Сказителя. Финикийцы — мореплаватели. Они где-то услышали или прочитали легенду, перевели на свой язык и зафиксировали. За сто лет устных пересказов стерлись и трансформировались некоторые ключевые моменты легенды, что-то исказилось при переводе.