— Какой вы заканчивали университет?
— О нет, — скупо улыбнулась женщина. — Крестьянам это не дано.
— Значит, вы — археолог-самоучка?
— Наверное, любитель. Мне стоило огромных трудов собрать эту коллекцию. Жаль только, что туристы к нам почти не забредают… Спасибо вам за перевод.
— Я действительно лингвист.
— Я верю, — ответила женщина. — С вами случилась беда?
— Мне нужен телефон.
У вас в селении найдется телефон?
— Он есть. Только не работает вот уже неделю — где-то случился обрыв. Нужно сообщить на станцию, но никто в город не ездил последние дни.
— Как все отрицательно! — сказала я и закусила ноготь. Наверное, отгрызла бы, но у меня, как у медсестры, ногти короткие. На склоне длинные ногти обломаются после первых десяти метров прохода.
— А имеется у вас какая-нибудь служба правопорядка?
— Имеется, — ответила женщина, и я облегченно вздохнула. — Хасан Айнул. Скоро будет сорок пять лет, как он наш единственный полицейский. А еще он пчеловод. Его мед самый лучший в округе.
Сорок пять лет на службе! Даже не хочу думать, каков возраст этого знатного пчеловода. Вряд ли старикан справится с бандой головорезов Бейкера.
К дому-музею примыкал сарай, в котором и жила женщина. Она обработала йодом мои пальцы и вскипятила воду для мытья. В тесной кадке с горячей водой я незаметно уснула. Проснулась оттого, что женщина трясла меня за плечо.
— На улице появились какие-то люди с оружием, — сообщила она.
Я тут же вскочила. Нельзя было задерживаться у доброй турчанки. Наступило утро, и люди Бейкера двинулись по следам моих босых ступней. Естественно, следы привели в селение. Вот дурная голова! Кто? Я, конечно.
— Я долго спала?
— Минут десять.
Чувствовалось, что недолго. Меня шатало, в ногах гирями перекатывалась усталость, голова тупая — мысли двигались с изяществом бульдозера. Чашечка крепкого кофе, может быть, привела бы меня в порядок, но нет времени на это.
Женщина сунула мне в руки темный халат с цветочками, свой платок с оливковой ветвью и простенькие туфли. Я быстро оделась, глянула на себя в зеркало. Ну, турчанка, ей-богу! Сфотографироваться бы на память, да некогда и фотоаппарата нет.
В дверь дома-музея внезапно забарабанили так, что сердце подпрыгнуло в груди. Хорошо, что мы находились в пристройке, которую не заметно с улицы. Я спешно надела на шею цепочку с тяжелым перстнем, сунула в платок кальку.
— Пойдем быстрее! — сказала женщина.
Мы незаметно покинули сарай и скрылись в зелени кустов. Краем глаза я заметила яркий оранжевый джип с открытым верхом, остановившийся посредине дороги. На его борту красовались нарисованные языки пламени. Лопоухий мерзавец сидел на месте водителя, скрывая глаза за черными круглыми очками, как у слепого.
Пригнувшись, мы побежали к деревьям на заднем дворе. За вереницей низких густых сосен, иголки которых были размером с палец, нас ожидал ишак. Привязанный к дереву, он грустно посмотрел на меня.
— Садитесь! — сказала турчанка, водружая на спину животного пару сумок, связанных за ручки. — Он знает путь. Горная тропинка ведет через перевал. За ним — дорога к городу Секе. Эти мордовороты — не местные. Им неведомы потайные тропы.
— Даже не знаю, как вас благодарить.
— Все в порядке. Переведя текст, вы очень помогли мне.
— А как же ишак?
— Когда вы слезете с него, вернется обратно. Он старенький, но очень умный.
— Спасибо вам! — Я произнесла это от всего сердца. — Спасибо огромное!
— Торопитесь!
* * *
Никогда не ездила на ишаке. Кто не знает — это такое животное, раза в два меньше кобылы.
Кто не знает — это такое животное, раза в два меньше кобылы. Когда сидишь на нем, ноги волочатся по земле. Мои, по крайней мере, волочились.
Скоро мы скрылись в скалах. Ишак медленно взбирался в гору по знакомой только ему тропинке, и я доверилась бессловесному животному. В Святом Писании обычно говорят — «тварь», что-то вроде «каждой твари по паре», но у меня язык не поворачивался так назвать моего проводника.
Селение сначала виднелось за валунами, а потом пропало, оставшись внизу. Некоторое время я смотрела на тропинку, голова раскачивалась из стороны в сторону. Потом вспомнила о сумках, сунула в одну из них руку и вытащила на свет холодную лепешку и пару апельсинов. Со стоном я вгрызлась в апельсин, сладкий сок брызнул в стороны.
Насытившись до приятной тяжести в животе, я некоторое время смотрела на тропу. Потом от мерного покачивания меня сморило. Сон накатился, обхватил, закружил…
Когда я очнулась, то обнаружила перед собой огромное око с серым выцветшим зрачком. Око моргнуло, и я едва не взвизгнула. Но потом обнаружила, что лежу на осле, преданно обхватив его щетинистую шею руками, словно шею любимого.
Осел не двигался. Я удивленно подняла голову.
Мы стояли на пустынной дороге, петляющей по склонам. Вдалеке виднелся город. Позади высилась гора, с которой мы, по-видимому, спустились. Тропинка закончилась, и ишак терпеливо ждал, когда я соизволю проснуться.
Я слезла с животного и с трудом разогнула поясницу. Над головой сияло жаркое солнце. Неужели полдень? Сколько же я проспала? Часа три, не меньше.
Ишак вопросительно смотрел на меня.