В какой-то степени это произошло, когда Харт откланялся, а Торес, видимо почувствовав себя лишним, ушел в дом.
— Он все рассказал? — спросил я, проводив его взглядом.
— Да. — Сэр Перси вздохнул. — Несчастный фанатик… Но сейчас он, по-моему, просто рад, что уцелел. Он умолчал только о том, как попал в руки к Нэю.
Сэр Перси сказал это выразительно — он, конечно, не забыл моих откровений. Значит, Торес решил пощадить мою честь… В гробу я видал такое благородство! Однако провозглашать во всеуслышание правду я не спешил.
— А где Зануда? — спросил я.
— Здесь, — ответил сэр Перси.
— Здесь, — ответил сэр Перси. — Я устроил его на втором этаже. Вы бы потом зашли к нему, Грег. Он серьезно болен. Разрыв с Нэем дался ему нелегко.
— У сэра Перси так спокойно, что заживают любые раны, — вздохнула Эсмеральда.
Смерив ее взглядом — вот ведь выскочка! — я заявил:
— Не хочу вас обижать, сэр Перси, но у вас тут прямо какой-то санаторий для пострадавших духом. Может, примете и меня?
И я рассказал о том, как хотел убить Нэя.
Слушали меня молча, только Самир издал какое-то восклицание.
— Хорошо, что вы этого не сделали, Грег, — сказал сэр Перси. — Самый простой выход — не всегда самый верный.
— Просто я сентиментальный слюнтяй, — с обидой возразил я.
— Вы сожалеете, что не убили человека? — Сэр Перси покачал головой. — А вы знаете, что вас в таком случае ожидало бы?
— Да что вы его стращаете! — вмешался Бэзил. — Некоторые разом отправили в Атхарту полтора десятка душ — и ничего. Сидят, чаек попивают…
Самир, казалось, перестал дышать. Оцепенев, он уставился в одну точку.
— Бэзил, — холодно произнес сэр Перси, — не сочтите за труд впредь тщательнее выбирать слова, когда говорите о моих гостях. И не шутите над тем, с чем вы, к счастью, не сталкивались. Разлад с собой, с собственной совестью — самый страшный недуг в Атхарте.
— Выходит, если ты отпетый негодяй, Атхарта примет тебя с распростертыми объятиями, — сказал я, — а если раскаиваешься — тебе конец?
— Вам действительно интересно или вы ерничаете, Грег? — осведомился сэр Перси. — Вообще-то закономерностям попадания в Атхарту и исчезновения я посвятил несколько статей. Согласно этим закономерностям, в Атхарту попадают воры и убийцы и не попадают безгрешные новорожденные младенцы. С человеческой точки зрения, это чудовищно несправедливо. Но человеку трудно поверить, что Вселенная равнодушна к Добру и Злу. Атхарта — не награда для избранных. Чтобы преодолеть Темноту, достаточно быть личностью.
— С большой буквы «Л», — вставил я.
Сэр Перси уронил тяжелый вздох:
— С маленькой буквы. Достаточно быть среднестатистической, нормальной, здоровой, осознающей себя личностью. А чтобы не исчезнуть впоследствии, надо личностью оставаться. В Атхарте, господа, за душой надо ухаживать еще заботливее, чем на Земле мы ухаживали за телом. Душу здесь подстерегает множество недугов: самокопание, муки совести, неистовые страсти…
— Позвольте вопрос, профессор, — поднял лапу кот. — Вы не считаете, что человек, не страдающий этими, как вы выразились, недугами, просто водоросль? Неужели бюргер, озабоченный лишь сосисками с пивом, — более совершенная личность, чем гениальный поэт в поисках смысла жизни?
— В отличие от вашего поэта бюргер обладает немалой добродетелью: он принимает мир таким, какой он есть. И почему только сосиски? У него есть любимая жена, и дети, и сенбернар, и подарки на Рождество, и старая тетушка, которой он дарит гостинцы. К Порогу он подойдет с вашим поэтом наравне, а может, даже и с некоторой форой. В Атхарте они окажутся перед одинаковой задачей: сохранить себя. Кому-то для этого нужны привязанности. Кому-то — любимое дело, кому-то — новые впечатления.
Кому-то — любимое дело, кому-то — новые впечатления. Самодостаточные, те, кому ничего не нужно, становятся ангелами. А те, кто клянчит у Вселенной невозможного, исчезают.
— Значит, Атхарта все-таки воспитывает нас как несмышленых детей? Кнутом и пряником? — недоуменно спросил я.
— Да нет же! — взревел сэр Перси. — Если вам проще изъясняться метафорами, это скорее естественный отбор. Окружающая среда вследствие своих физических свойств, — он повысил голос и угрожающе поднял палец; мы слушали, как притихшие нерадивые студенты, — вследствие своих физических свойств поддерживает или не поддерживает существование индивида. Индивид сам — сам! — либо разрушает, либо созидает свою личность.
— То есть вы хотите сказать, что наше существование в Атхарте зависит не от самих поступков, а от того, как мы эти поступки переживаем? — спросила Фаина. Я и не заметил, как она подошла и оперлась на спинку моего стула — как будто делала так всегда.
Сэр Перси вытер со лба пот.
— Примерно так, леди, — обреченным тоном произнес он.
— И как же вы, Самир, поладили с собой? — спросила Фаина. Ей как-то удалось сказать это без вызова и без насмешки, а так, словно она просила старшего товарища по несчастью поделиться опытом. Доброжелательный, даже кокетливый голос.
Со мной бы она так разговаривала! — неожиданно обиделся я.
Шахид ответил. Голос его был хриплым — от редкого употребления, наверное.