Марияна энергично трясет головой: она не может представить себе ничего хуже и глупее этого.
— Ну что ж, давайте подумаем, что делать дальше. Может быть, миссис Костелло сможет нам что-нибудь посоветовать.
— Привет, Люба, — обращается Элизабет Костелло к девочке. — Я друг твоей матери, ты можешь называть меня Элизабет или тетя Элизабет. Мне жаль, что у вас проблема, Марияна, но я тут человек новый, и, полагаю, мне не следует вмешиваться.
«Ты все время вмешиваешься, — думает он злобно. — Для чего ты здесь, как не для того, чтобы вмешиваться?»
Со вздохом, похожим на стон, Марияна бросается на диван. Она закрывает глаза рукой. Вот она уже плачет. Ребенок занимает позицию возле нее.
— Такой хороший мальчик, — причитает она. Ее душат рыдания. — Он так хочет поехать!
В другом мире — в том, где он был молод, здоров и у него хорошо пахло изо рта, — он бы сгреб Марияну в объятия и стер ее слезы поцелуями. «Прости меня, — сказал бы он. — Я изменил тебе, сам не знаю почему! Это случилось всего лишь раз и больше не повторится! Прими меня в свое сердце, и я буду о тебе заботиться, клянусь, до самой своей смерти!»
Темные глаза ребенка буравят его.
— Я изменил тебе, сам не знаю почему! Это случилось всего лишь раз и больше не повторится! Прими меня в свое сердце, и я буду о тебе заботиться, клянусь, до самой своей смерти!»
Темные глаза ребенка буравят его. «Что ты сделал с моей мамой? — как будто говорит она. — Это все твоя вина!»
И это действительно его вина. Эти темные глаза читают в его сердце, видят его тайное желание, видят, что в глубине души эта первая трещина в отношениях между мужем и женой заставляет его ликовать, а не печалиться. «И ты меня прости! — говорит он безмолвно, глядя ребенку прямо в глаза. — Я не хочу причинить вред, но я во власти силы, с которой мне не справиться!»
— У нас есть много времени, — говорит он самым рассудительным тоном. — Осталась еще неделя, прежде чем перестанут принимать заявления на следующий учебный год. Я попрошу моего поверенного написать письмо, гарантирующее оплату, тогда это не будет казаться столь личным. Поговорите еще раз с мужем, как только он успокоится. Я уверен, вы сможете привести его сюда, вы вместе с Драго.
Марияна с безнадежным видом пожимает плечами. Она говорит девочке что-то, чего он не понимает; ребенок поспешно выходит из комнаты и возвращается с большим количеством бумажных носовых платков. Марияна шумно сморкается. Слезы, слизь, сопли — менее романтичная сторона печали, изнанка. Подобно изнанке секса: пятна, запахи.
Сознает ли она, что произошло здесь, на этом самом диване, на котором она сидит? Может ли она это почувствовать?
— Или, — продолжает он, — если это стало вопросом чести, если ваш муж не находит возможным принять ссуду от другого мужчины, то, может быть, мы убедим миссис Костелло выписать чек-в качестве посредника, действующего в интересах добра.
Впервые он ставит эту Костелло в затруднительное положение. Его охватывает ликование. Миссис Костелло качает головой.
— Я считаю, что не должна вмешиваться, — возражает она. — К тому же тут имеются определенные практические трудности, в которые я предпочитаю не вдаваться.
— Например? — спрашивает он.
— В которые я предпочитаю не вдаваться, — повторяет она.
— Я не вижу никаких практических трудностей, — говорит он. — Я выписываю вам чек, а вы выписываете чек школе. Ничего не может быть проще. Если вы не сделаете этого, если вы отказываетесь, как вы выражаетесь, вмешиваться, тогда просто уходите. Уходите и оставьте нас в покое.
Он надеется, что его резкость приведет ее в волнение. Но она нисколько не взволнована.
— Оставить вас в покое? — тихо повторяет она, так тихо, что он едва слышит. — Если бы я оставила вас в покое, — она переводит взгляд на Марияну, — если бы я оставила вас обоих в покое, что бы с вами было?
Марияна встает, снова сморкается, засовывает бумажный платок в рукав.
— Нам нужно идти, — говорит она решительно.
— Помогите мне подняться, Марияна, — просит он. — Пожалуйста.
На лестничной площадке, где их не слышит Костелло, она поворачивается к нему лицом.
— Элизабет — она хороший друг?
— Хороший? Нет, я так не думаю. Она не хороший друг, не близкий друг. Я ее никогда прежде и в глаза не видел, до недавнего времени. Вообще-то она совсем не друг. Элизабет профессиональная писательница. Она пишет романы. В настоящее время она рыщет в поисках персонажей, чтобы ввести их в книгу, которую задумала. По-видимому, она возлагает на меня какие-то надежды. На вас тоже, в дальнейшем. Но я не очень подхожу. Вот почему она мне докучает. Пытается подогнать меня под свой замысел.
«Она пытается управлять моей жизнью. Спасите меня» — вот что ему хотелось бы сказать. Но, пожалуй, нечестно обращаться с просьбой к Марияне в ее нынешнем состоянии.
Марияна слабо ему улыбается. Хотя слез уже нет, глаза у нее покраснели, а нос распух. Яркий дневной свет жесток к ней: кожа без макияжа грубая, зубы желтоватые. «Кто эта женщина, — думает он, — которой я так страстно желаю себя отдать? Тайна, сплошная тайна». Он берет ее за руку.
— Я за вас постою, — говорит он. — Обещаю, что я вам помогу. Я помогу Драго.