— Меня зовут Пол Реймент, — представляется он. — Я друг семьи Йокич. Могу я кое-что рассказать о Бланке?
Мальчик — кто же он, как не мальчик? — осторожно кивает.
— Бланка никогда прежде не делала ничего подобного. С прошлой пятницы она совсем измучилась — измучила себя. Она стыдится того, что сделала. Не хочет показываться на людях. Я бы сказал, что она получила хороший урок. Она еще ребенок. Не думаю, что стоит возбуждать против нее иск. Я пришел, чтобы сделать предложение. Я хочу заплатить за вещь, которую она взяла; насколько я понимаю, это серебряная цепочка стоимостью в пятьдесят долларов.
— Сорок девять долларов девяносто пять центов.
— Кроме того, если вы откажетесь от своего иска, я готов купить у вас товаров на сумму, скажем, пятьсот долларов.
— Кроме того, если вы откажетесь от своего иска, я готов купить у вас товаров на сумму, скажем, пятьсот долларов. В качестве жеста доброй воли.
Юный Мэтьюз отрицательно качает головой.
— Это политика фирмы, — заявляет он. — Каждый год мы теряем пять процентов от оборота, во всех филиалах, из-за магазинных воров. Мы должны дать понять магазинным ворам: только украдите у нас — и на вас подадут в суд. Вас накажут по всей строгости закона. Никаких послаблений. Такова наша политика. Мне жаль.
— Вы теряете пять процентов, но возвращаете те же пять процентов за счет цен. Я вас не критикую, я просто указываю на этот факт. Ваша политика направлена против магазинных воров. Это довольно справедливо. Но Бланка — не магазинная воровка. Она всего лишь ребенок, по-детски глупая. «Невезение — это то, что бывает у других, — думает она, — а со мной этого не случится». Ну вот, теперь она знает, что и с ней может приключиться плохое. Если вы хотели ее проучить, то вы ее проучили. Она не забудет этот урок. Она больше не будет воровать, оно того не стоит, она слишком много из-за этого выстрадала. Итак, вернемся к моему предложению. Вы делаете телефонный звонок и отказываетесь от своего иска. Я плачу за цепочку и, кроме того, покупаю товар на пятьсот долларов, прямо здесь, прямо сейчас.
Мистер Мэтьюз явно колеблется.
— На шестьсот долларов. Вот моя карточка. Полиция не очень-то любит заниматься такими делами. У них есть дела поважнее.
— Я не могу принимать такое решение единолично. Я побеседую с управляющим.
— Вы же управляющий.
— Я всего лишь управляющий этим филиалом. У нас есть главный управляющий. Я поговорю с ним. Но не могу ничего обещать. Как я сказал, политика нашей компании — преследовать воров по закону. Это единственный способ, которым мы можем дать понять, что настроены серьезно.
— Поговорите со своим главным управляющим сейчас. Позвоните ему. Я подожду.
— Мистера Де Вито сейчас нет в городе. Он вернется в понедельник.
— Пусть мистера Де Вито нет в городе, но с ним же можно как-то связаться. Позвоните ему. Уладьте это дело.
Юный мистер Мэтьюз отступает за кассовый аппарат, поворачивается к Полу спиной и вынимает свой сотовый телефон. День у юного мистера Мэтьюза испорчен, и всё из-за какого-то инвалида. Пол по натуре не задира, но найти у этого мальчишки слабое место, а потом надавить на него было не так уж и неприятно. Бланка Йокич. Мэтьюз не скоро забудет это имя.
Продавщица, девушка с мертвенно-бледным макияжем и фиолетовыми губами, исподтишка за ними наблюдает. Он делает ей знак, чтобы она подошла.
— Помогите мне что-нибудь выбрать, — просит он. — Самый писк, для четырнадцатилетней девушки.
Друг семьи. Вот как он представился в «Хэппенстанс», вот каким видит его «Хэппенстанс»: пожилой джентльмен с физическим недостатком, который бог знает по какой причине заботится о благе девочки со смешной фамилией. И это правда. Он действительно этот пожилой джентльмен, этот добросердечный благодетель. Правда, но не вся. Если он пробивается сквозь толпу на Рандл-Мэлл, если торгуется, уговаривает и покупает товары, которые ему не нужны, это не ради, или не только ради ребенка, которого он никогда в глаза не видел.
Как воспринимает Марияна это желание давать, которым он так упорно ее преследует? Были ли у нее клиенты, похожие на него — такие же приставучие старики? Конечно же, вы должны знать. Конечно, женщина всегда знает. Я люблю вас. Как это, должно быть, ее рассердило и покоробило: слова любви от объекта медицинского ухода, всего лишь от пациента. Рассердило, но в конце концов она не придала этому большого значения. Фантазия, вырвавшаяся наружу у человека, который слишком долго сидел в одиночестве взаперти; слепое увлечение, ничего истинного.
Что же нужно, чтобы Марияна увидела в нем истинное? Что такое истинное? Физическое желание? Сексуальная близость? Они были близки, он и Марияна, какое-то время были — дольше, чем длятся некоторые любовные романы. Но вся близость, вся нагота, вся беспомощность были лишь с одной стороны. Одностороннее движение, никакого обмена; даже ни разу не обменялись поцелуем — хотя бы просто легкий поцелуй в щеку. Два бывших европейца!
— Вы о’кей? — звучит рядом голос.
Прямо на него смотрят глаза, очень добрые глаза молодой женщины в синей форме. Полисмен.
— Да. Почему бы мне не быть о’кей?