Он молчит.
— Вас что-то притягивает, не так ли? — спрашивает она. — Какое-то ее качество вас привлекает. Насколько я понимаю, это качество — ее сочность, сочность фрукта, готового лопнуть, зрелого фрукта. Позвольте мне объяснить вам, отчего Марияна производит такое впечатление на вас и на других мужчин. Она налита соком оттого, что ее любят, любят так, как только можно любить в этом мире. Вам не захочется слушать детали, поэтому я не буду в них вдаваться. Но причина, по которой и дети производят на вас такое впечатление, мальчик и маленькая девочка, заключается в том, что они выросли, купаясь в любви. В этом мире они чувствуют себя как дома. Для них это хорошее место.
— И все же…
— Да, и все же на этом мальчике печать смерти. Мы оба это видим. Слишком красивый. Слишком светлый.
— Хочется плакать.
Их охватывает печаль, их обоих, печаль и дремотное состояние. Он поднимается.
— В холодильнике есть последние каннелони, приготовленные Марияной, с ризотто и шпинатом, — говорит он. — Хотите? Не знаю, каковы ваши дальнейшие планы. Если вы хотите заночевать — добро пожаловать, но это всё, утром вы должны уйти.
Медленно, с решительным видом Элизабет Костелло качает головой.
— Боюсь, это невозможно, Пол. Нравится вам это или нет, я еще побуду у вас. Я буду образцовым гостем, обещаю вам.
Я буду образцовым гостем, обещаю вам. Я не буду развешивать свое нижнее белье в ванной. Не буду путаться у вас под ногами. Я почти ничего не ем. Вы даже не будете замечать, что я здесь. Лишь время от времени дотронусь до плеча, левого или правого, чтобы направить вас.
— А с какой стати я должен с этим мириться? Что, если я откажусь?
— Вам придется с этим мириться. Не вам решать.
Глава 14
Это действительно так: Элизабет Костелло — образцовый гость. Склонившись над кофейным столиком в захваченном ею углу гостиной, она проводит уикенд, углубившись в объемистую рукопись, которую, по-видимому, рецензирует. Он не предлагает ей поесть, а она не просит. Время от времени, не произнося ни слова, она исчезает из квартиры. Он может лишь догадываться, чем она там занимается: возможно, бродит по улицам Северной Аделаиды или сидит в кафе, отщипывая кусочки от круассана, и наблюдает за уличным движением.
Во время одного из ее исчезновений он пытается найти рукопись, просто чтобы взглянуть, что это такое, но не может ее отыскать.
— Должен ли я сделать вывод, — говорит он ей в воскресенье вечером, — что вы постучались в мою дверь с целью изучить меня, с тем чтобы использовать в своей книге?
Она улыбается.
— Хотела бы я, чтобы все было так просто, мистер Реймент.
— Почему же не просто? По-моему, все достаточно просто. Вы пишете книгу и выводите в ней меня? Этим вы и занимаетесь? Если так, то какого рода эта книга и не думаете ли вы, что сначала вам нужно мое согласие? Она вздыхает.
— Если бы я собиралась вывести вас в книге, как вы это формулируете, то я бы сделала это очень просто. Изменила бы ваше имя и одно-два обстоятельства вашей жизни, дабы обойти закон о клевете — вот и всё; разумеется, не было бы необходимости вселяться к вам. Нет, как я уже говорила, вы пришли ко мне — мужчина с больной ногой.
Ему начинает надоедать, что ему твердят, будто он пришел к этой женщине.
— Не считаете ли вы, что проще использовать того, кто пришел к вам более охотно? — замечает он как можно более сухим тоном. — Отступитесь от меня. Я несговорчив, как вы очень скоро обнаружите. Уходите. Я не стану вас задерживать. Вы почувствуете облегчение, когда избавитесь от меня. И я тоже.
— А ваша неподобающая страсть? Где я найду другую такую?
— Моя страсть, как вы это называете, вас не касается, миссис Костелло.
Она холодно улыбается и качает головой.
— Не вам судить, что именно меня касается, — тихо произносит она.
Его рука сжимает костыль. Если бы это был настоящий, полновесный костыль из ясеня или эвкалипта, а не из алюминия, он обрушил бы его на голову этой старой карги и бил бы снова и снова, пока она не свалилась бы к его ногам мертвая, а ковер пропитался бы кровью. И пусть бы потом с ним делали что угодно. Звонит телефон.
— Мистер Реймент? Это Марияна. Как вы? Простите, что пропустила свои дни. Меня скрючило. Я приду завтра, о’кей?
Значит, вот какова ее версия: ее скрючило.
— Да, конечно, о’кей, Марияна. Надеюсь, вы себя лучше чувствуете. Увидимся завтра, как всегда.
— Марияна возвращается на службу завтра, — сообщает он своей гостье как бы между прочим.
Пора вам уматывать. Он надеется, что она уловила скрытый намек.
— Всё в порядке. Я не буду путаться у нее под ногами. — А когда он отвечает ей злобным взглядом, она продолжает: — Вас беспокоит, как бы она не подумала, что я одна из дам, с которыми вы дружили в давние времена? — Она весело улыбается. — Не воспринимайте всё так серьезно. Пол.
Почему Марияна решила вернуться, выясняется, как только она переступает порог парадного входа. Даже не успев снять плащ — идет дождь, теплый дождь, отдающий эвкалиптом, — она хлопает на стол глянцевую брошюру.
Даже не успев снять плащ — идет дождь, теплый дождь, отдающий эвкалиптом, — она хлопает на стол глянцевую брошюру. На обложке — здания в псевдоготическом стиле посреди зеленых лужаек. На снимке хорошо отмытый юноша без пиджака, в галстуке сидит перед компьютером, а второй парень, столь же тщательно отмытый, заглядывает ему через плечо. Колледж Уэллингтон: пять десятилетий высочайших достижений. Он никогда не слышал о колледже Уэллингтон.