Например, семья. Кто члены вашей семьи, спрашивают бумаги, где они и каким образом следует их проинформировать? И страховка. Кто его страховщики? Какое страхование обеспечивает его страховой полис?
Страхование не проблема. Он застрахован на всю катушку, доказательством служит карточка у него в бумажнике, уж его-то не назовешь непредусмотрительным, — но где его бумажник, где его одежда? С семьей сложнее. Кто его семья? Каков правильный ответ? У него есть сестра. Она скончалась двенадцать лет тому назад, но все еще живет в нем и с ним; точно так же у него есть мать, которая в то время, когда не в нем или не с ним, ожидает зова рожка ангела в своей могиле на кладбище в Балларэте. Отец тоже пребывает в ожидании, правда несколько дальше, на кладбище в Пау, откуда изредка наносит визиты. Являются ли они его семьей — эти трое? «Те, в жизнь которых ты приходишь, родившись, не умирают, — хотелось бы ему проинформировать того, кто составил этот вопрос.
— Ты носишь их с собой, как, надеюсь, тебя будут носить те, что придут после тебя». Но на бланке нет места для пространных ответов.
Вот насчет чего он более уверен — это что у него нет ни жены, ни детей. Когда-то он, несомненно, был женат. Но его партнерша в этом предприятии больше не имеет к нему отношения. Она сбежала от него, сбежала безвозвратно. Он так пока и не понял, как ей удался этот трюк, но что есть, то есть: она сбежала в свою собственную жизнь. Поэтому с практической точки зрения, а тем более с точки зрения этого бланка он не женат: не женат, холост, одинок, один.
Семья: НЕТ — пишет он печатными буквами, а сестра подглядывает. Затем он ставит прочерки против других вопросов и подписывает оба бланка.
— Дата? — спрашивает он у сестры.
— Второе июля, — отвечает она.
Он проставляет дату. С двигательными функциями все в порядке.
Таблетки, которые он принимает, должны притупить боль и подействовать как снотворное, но он не засыпает. Это — странная кровать, голая комната, запах антисептика и (чуть-чуть) мочи — все это явно не сон, а реальность, куда уж реальнее. И однако весь сегодняшний день — если это все еще тот же самый день, если время что-то означает — кажется сном. Несомненно, эта вещь, которую он сейчас в первый раз исследует под простыней, этот чудовищный предмет, спеленатый в белое и прикрепленный к его бедру, явился прямо из страны снов. А как насчет другой вещи — той вещи, о которой с таким энтузиазмом говорил молодой человек в безумно сверкающих очках? Когда же появится она? Никогда в жизни он не видел протеза. Он мысленно рисует картинку: деревянное древко с крючком, как у гарпуна, и резиновыми присосками на трех маленьких ножках. Что-то сюрреалистическое. Как у Дали.
Он протягивает руку (три средних пальца забинтованы вместе) и нажимает на этот предмет в белом. Он ничего не чувствует — как будто дотронулся до деревяшки. «Всего лишь сон», — говорит он себе и проваливается в глубочайший сон.
— Сегодня вы у нас должны походить, — говорит молодой доктор Ханзен. — Сегодня днем. Немножко, всего несколько шагов — просто чтобы вы получили об этом представление. Элейн и я будем рядом. — Он кивает сестре. Сестре Элейн. — Элейн, вы можете договориться с ортопедами?
— Сегодня я не хочу ходить, — возражает он. Он учится разговаривать со сжатыми зубами. Дело не только в ушибленной челюсти: с той стороны расшатались коренные зубы, и он не может жевать. — Я не хочу, чтобы меня торопили. Я не хочу протез.
— Чудесно, — соглашается доктор Ханзен. — В любом случае мы сейчас говорим не о протезе — это пока не к спеху, — а о реабилитации, о первом шаге к реабилитации. Но мы можем начать завтра или послезавтра. Просто чтобы вы поняли, что лишиться ноги — это еще не конец света.
— Позвольте мне повторить: я не хочу протез.
Доктор Ханзен и сестра Элейн обмениваются взглядами.
— Если вы не хотите протез, то что бы вы предпочли?
— Я предпочел бы сам о себе позаботиться.
— Хорошо, эта тема закрыта. Мы не станем вас торопить, обещаю. А теперь могу я побеседовать с вами о вашей ноге? Могу я рассказать вам о лечении этой ноги?
«О лечении моей ноги?» Он заходится от ярости. Разве они не понимают? «Вы дали мне наркоз, отрубили мою ногу и выбросили ее в мусорное ведро, чтобы кто-нибудь забрал ее и швырнул в огонь. Как же вы можете стоять здесь, рассуждая о лечении моей ноги?!»
— Мы натянули оставшийся мускул на конец кости, — объясняет доктор Ханзен, демонстрируя с помощью жестов, как именно они это проделали, — и зашили вот здесь. Мы хотим, чтобы, как только заживет рана, этот мускул образовал подушечку на кости.
Мы хотим, чтобы, как только заживет рана, этот мускул образовал подушечку на кости. Из-за травмы и из-за лежания в постели будет тенденция к отеку и опухоли. Нам нужно что-то с этим делать. У мускула будет также тенденция сокращаться по направлению к бедру — вот так. — Он отходит в сторону и выпячивает зад. — Мы этому воспрепятствуем с помощью растягивания. Растягивание очень важно. Элейн покажет вам несколько упражнений для растягивания и поможет в случае необходимости.
Сестра Элейн кивает.
— Кто это со мной сделал? — спрашивает он. Он не может закричать из-за челюсти, но это даже к лучшему: ведь ему хочется скрежетать зубами от ярости. — Кто наехал на меня? — В глазах у него слезы.