Открыв глаза, она некоторое время ещё нежилась в постели, всем телом вбирая ласковое тепло чистого белья и ставшей шелковистой после купального зелья эльфийки кожи. Жизнь, оказывается, может состоять не только из удирания от тех, кто сильнее или же погони за теми, кто слабее.
— Жизнь прекрасна и удивительна, — с улыбкой озвучила пришедшие на ум мысли Линн и отчаянно потянулась.
За завтраком тётушка Фло весело переговаривалась и балагурила, и только не знающая её девушка не догадывалась, что пожилая волшебница слегка — так, самую малость — озабочена. И лишь спустившись погулять в сад, хозяйка пошепталась на неведомом Линн наречии с эльфийкой, а затем обе согласно кивнули, очевидно придя к одному решению.
— Послушай, Линн. Я в своё время, вертопрашка этакая, мало интересовалась историей. В чём теперь и раскаиваюсь, — заметила пожилая волшебница.
Из дальнейших её слов выяснилось, что намерена она ни мало ни много как смотаться на пару дней в столицу, в славный град Игфаррен. Да попотрошить слегка тамошнюю, известную на весь остров библиотеку, подняв на уши всех смотрителей.
— Есть там кое-какие знакомства… Глядишь, выяснится чего, да определимся, как быть дальше. Только предварительно мне хотелось бы получить от тебя, малышка, одно обещание.
— И какое же? — наивно вопросила та, хотя уже кое-о чём и догадывалась.
— Хотелось бы мне, чтобы ты избавилась от своей милой привычки оставлять за собой горы трупов, — взгляд пожилой волшебницы прямо-таки лучился иронией.
Линн смутилась, но тут же привычно ощетинилась, поблёскивая глазами.
— Это что же — если на меня опять наедут, мне уже и зубки показать нельзя?
Кана хохотнула. Погладила розовый куст, наклонившись, прошептала ему что-то ласковое, и в ладонях эльфийской волшебницы крохотный бутон вдруг полыхнул распустившимся цветком. Ну ничего себе…
— Давай так. Показывать можно, но кусаться — если совсем уж нет другого выхода. Если свернёшь на тёмную стежку, я тебя учить не стану. Да и никто из наших . А вот некромансер с удовольствием сделает из тебя страшное чудовище, слугу Падшего.
Тётушка Фло лёгким кивком и улыбкой поблагодарила Кану, украсившую благоухающими розами весь куст — хотя вовсе был не сезон.
Если бы действия её так не контрастировали с её же словами, Линн обиделась бы. Но подумав, согласилась в душе, что совет волшебницы — а это был именно он, и ничто иное — весьма неплох. Как бы то ни было, а с людьми как-то ладить надо. Угрохать никогда не поздно, а вот найти применение и глядишь, получить какую выгоду — занятие как раз по ней. И она прониклась к пожилой волшебнице ещё большей симпатией.
— Теперь я понимаю, отчего вас не столько боятся, сколько уважают, — лукаво заметила Линн, и прыснула со смеху.
— Ну вот и славно. Подумай над моими словами, — тётушка Фло чмокнула маленькую гостью в нос.
— Да, твоя дрорда дом не спалит вместе со мной? К огню я не очень… — засомневалась эльфийка, представив себе перспективу получить на своё попечение два маленьких чудовища и внутренне содрогнувшись. — И кстати, она правда умеет огнём плеваться?
Посмотрев скептически на Кану, Линн шагнула к веранде, где Зела ещё не успела убрать всё со столика. С самым невинным видом она наколола большой вилкой оставшееся на тарелке пирожное с заварным кремом и поднесла его к мордашке сонно зевающей Синди.
Та с интересом принюхалась. Затем брезгливо фыркнула и с такой явной укоризной глянула на хозяйку, что обе с интересом наблюдающие за этой сценкой волшебницы улыбнулись.
— Лю! — строго сказала Линн, указывая пальчиком на по-прежнему маячащее перед дрордой пирожное.
Та скептически посмотрела на пирожное, словно удивляясь — отчего такая лёгкая работа? И деликатно кашлянула ярким огненным шариком.
— Совсем неплохо, и даже очень неплохо, — заметила тётушка Фло, расковыряв хрустящие вонючие уголья — всё, что осталось от кондитерского изделия.
А обнаружив, что оплавились и чуть потекли даже зубья серебряной вилки, улыбнулась и покачала головой. Но ничего не сказала — недаром она считалась одной из умнейших женщин не только острова, но и всего известного мира.
* * *
Сперва послышался звон колокольчиков. Совершенно неуместный в завывающем, не знающем о покое вольном и горячем ветре Великой Степи. Старый шаман подумал было, что он уже или бредит, или слышит звон упряжи Великой Кобылицы, что провожает в последний путь почитающих её. В далёкую, призрачную даль — и аж до предвечных степей Падшего бога.
Однако сквозь шум ветра и лопотание изорванных шкур донёсся царапающий звук подковы о ненароком попавшийся камень — уж такое степняк различит даже спьяну или во сне. Затем фыркнула лошадь, послышались голоса.
— Галат, ты был прав, клан Серого Орла уже откочевал, — женские интонации показались полуобезумевшему шаману смутно знакомыми.
Завешивающая вход драная кожа откинулась в сторону, и в душную вонючую полутьму кто-то зашёл. Осмотрелся коротко, удивлённо втянул воздух. Подошёл поближе, склонился над угасающим телом старого колдуна, всмотрелся.
Осмотрелся коротко, удивлённо втянул воздух. Подошёл поближе, склонился над угасающим телом старого колдуна, всмотрелся. И тут же опрометью выскочил наружу.
Вернулись они уже вдвоём. Всё тот же навевающий зыбкие воспоминаия женский голос властно произнёс слово Силы — и почти угасший магический светильник засиял, словно упавшая с неба звезда, удивлённо озирая нищету и запустение дрянного, брошенного шатра.