— Вперёд. Но если горло заболит, сразу к Кане, — она шутливо погрозила малышке пальцем и вновь принялась беседовать со своей бывшей ученицей о пустяках.
«По всей видимости, здесь не принято говорить за столом о важном» — Линн опять делала сразу три дела. Старательно наворачивала лакомство — раз. Краем уха, но чрезвычайно внимательно прислушивалась к болтовне волшебниц — два. И периодически угощала Синди ломтиками тонко нарезанной копчёной колбасы — три. И это если не считать того, что она ещё и шарила босой ногой под столиком, безуспешно пытаясь нащупать соскочивший с неё и запропастившийся куда-то тапок.
Кана наполнила две крохотных, литых из густо-зелёного стекла чарки вином, вопросительно посмотрела на Линн. Та отрицательно завертела головой.
— Лучше молока.
— Одобряю. Зела, принеси молока или сливок, — негромко распорядилась тётушка Фло и вернулась к обсуждению с Каной чрезвычайно важной и животрепещущей темы — поведению вернувшихся с зимовки в Зееландию аистов.
Можно было поклясться, что небрежно брошенные слова волшебницы не улетели дальше столика, в крайнем случае веранды — но через десяток сетангов служанка в белоснежном переднике принесла кувшин сливок. И вазочку с воздушным, лёгким, восхитительно нежным печеньем.
И вазочку с воздушным, лёгким, восхитительно нежным печеньем.
А-бал-деть.
Едва Линн, ощущая в себе сытую тяжесть пополам с добродушием и любовью ко всему миру, поднялась из-за стола, как на веранду, коротко поклонившись и поприветствовав хозяйку дома, взошёл пожилой мужчина с ловкими руками и внимательными глазами.
— Ей, — коротко распорядилась волшебница.
Мужчина, оказавшийся вовсе не шулером или карманником, а всего лишь портным из дома напротив, быстро и привычно обмерял габариты Линн матерчатой полоской с делениями, и получив напутствие «домашний, нарядный и, пожалуй, походный комплекты одежды», с тем же лёгким поклоном ушёл, напоследок заверив:
— К утру всё будет, ваша светлость.
А девушка отчаянно сдерживала навалившуюся разморенную сонливость и с трудом удерживала себя от того, чтобы заснуть прямо вот здесь. Под вон тем вот симпатичным кустом роз, свернувшись калачиком и улыбаясь во сне опадающим иногда лепесткам цветов. Или в кресле-качалке…
Кресло заняла сама тётушка. Поняв состояние Линн, она усмехнулась и распорядилась Марене, что гостье надо отдохнуть.
И та, на всякий случай поблагодарив за обед, поплелась почивать в оказавшуюся огромной, мягкой и застеленной до неприличия чистым бельём кровать.
Вечерело. Под навесом веранды уютным золотистым сиянием светил шар магического светильника. Волшебница, небрежным шевелением пальцев, сотворившая это чудо, покачивалась в кресле-качалке, казалось бы безучастная ко всему, кроме её вязания. Спицы проворно сновали в её пальцах, иногда позвякивая или высверкивая на свету лунным серебром. Иногда всё же тётушка Фло приостанавливалась, словно прислушиваясь, а пару раз даже спросила упущенные Линн подробности.
Кана слушала, положив на стол руки, а сверху голову. Она внимала так же цепко, как и в первый раз, поглядывая на сидящую напротив девушку ставшими к сегодняшнему вечеру густо-зелёными глазами.
На белоснежной скатерти лежали мешочки. Меньшие — с драгоценными камнями, а большие — с золотыми монетами. А в отдельном чехле покоился пока ещё не извлечённый дублет белого золота.
Закончив свой рассказ, Линн некоторое время отдувалась и массировала разболевшиеся от непривычки к столь долгим речам щёки да губы. Затем тётушка по очереди с эльфийкой стали забрасывать её вопросами, и Линн сразу вспомнила рассказ Тайши — как её допрашивали сыскари.
Наконец, удовлетворив вроде бы любопытство обеих волшебниц, Линн стала запинаться, чувствуя гудящую усталость уже и в языке. Налив себе ещё чашку молока, она жадно осушила её и, не удержавшись, вздохнула с некоторым облегчением.
Тётушка с Каной переглянулись, усмехнулись почти одновременно. Пожилая волшебница наконец оставила своё вязание и развернулась к столу. Пренебрежительно отодвинула в сторону ёмкости с золотом и принялась развязывать мешочки с камнями да высыпать содержимое прямо на скатерть горкой брызжущих искрами самоцветов.
— Слёзы земли, — негромко заметила Кана, в глазах которой плясали отблески этого великолепия.
— Верно говорят ваши легенды, и красиво, — согласилась пожилая волшебница, пальцем роясь в драгоценностях, словно дворовая курица в кучке сора. — Только вот до сих пор не понимаю, почему, если уж их извлекли из лона матери-Земли, то прячут, а не любуются…
Линн не без трепета вспомнила ещё кое-какое содержимое кармашков сейчас лежащего под подушкой потайного пояса. Хотя те сокровища к извлечённым из сейфа отношения не имеют, но тётушка права — нельзя такую красоту от глаз прятать.
А волшебница — всё-таки Мастер Земли! — накрыла камни ладошкой, прошептала тихо несколько слов.
И из-под её руки в стороны тут же брызнули снопы света. Когда она отняла ладонь, то оказалось, что каждый камень светится феерическим, колдовским светом. Словно угли диковинного костра, они безо всякого жара переливались самыми разными цветами и оттенками — от электрона до густо-фиолетового.
Она поворошила камни бестрепетной рукой, и вынула сияющий нежно-синими волнами камень.