— Чего только на них не купишь, правда, капитан?
— В свое время, — ответил де Люкко, который был немного философом, — у
меня было трое богатых друзей. Один из них спекулировал на акциях и нажил
десять миллионов; второй уже на том свете, а третий, женился на бедной
девушке, которую любил.
— Значит, — сказал Дикки, — ответа надо искать у, всевышнего, на
Уолл-стрит и у Купидона. Так и будем знать.
— Скажите, пожалуйста, — спросил капитан, охватывая широким жестом всю
обстановку, окружавшую Дикки, — находится ли все это в связи с делами вашей
маленькой лавочки? Ваши планы не потерпели крушения?
— Нет, нет, — сказал Дикки. — Это просто маленькое частное дело,
некоторый экскурс в сторону от моего основного занятия. Говорят, что для
полноты своей жизни человек должен испытать бедность, любовь и войну. Может
быть, но не сразу, не в одно и то же время, capitan mio. Нет, я не потерпел
неудачи в торговле. Дела в лавчонке идут хорошо.
Когда капитан ушел, Дикки позвал сержанта тюремной стражи и спросил:
— Какою властью я задержан? Военной или гражданской?
— Конечно, гражданской. Военной положение снято.
— Bueno! Пойдите же и пошлите кого-нибудь к алькаду, мировому судье и
начальнику полиции. Скажите им, что я готов удовлетворить правосудие.
Сложенная зеленая бумажка скользнула в руку сержанта.
Тогда к Дикки вернулась его былая улыбка, ибо он знал, что часы его
заточения сочтены; и он стал напевать в такт шагам своих часовых:
Нынче вешают и женщин и мужчин, Если нет у них зеленой бумажки
Таким образом, в тот же вечер Дикки сидел у окна своей комнаты, на
втором этаже над лавкой, а рядом с ним сидела «святая» и вышивала что-то
шелковое, очень изящное. Дикки был задумчив и серьезен. Его рыжие волосы
были в необыкновенном беспорядке. Пальцы Пасы так и тянулись поправить и
погладить их, но Дикки никогда не позволял ей этого. Весь вечер он корпел
над какими-то географическими картами, книгами, бумагами, покуда у него на
лбу не появилась та вертикальная черточка, которая всегда беспокоила Пасу.
Наконец, она встала, ушла, принесла его шляпу и долго стояла с шляпой, пока
он не взглянул на нее вопросительным взглядом.
— Дома тебе невесело, — пояснила она. — Пойди и выпей vino blanco.
Приходи назад, когда у тебя опять появится твоя прежняя улыбка.
Дикки засмеялся и отодвинул бумаги.
— Теперь мне не до vino blanco. Эта эпоха прошла. Вино сыграло свою
роль, и довольно. Сказать правду, гораздо больше входило мне в уши, чем в
рот. Едва ли кто догадывался об этом. Но сегодня не будет больше ни карт, ни
морщин на лбу. Обещаю. Иди сюда.
Они сели у окна и стали смотреть, как отражаются в море дрожащие
огоньки «Катарины».
Вдруг заструился негромкий смех Пасы. Она редко смеялась вслух.
— Я подумала, — сказала она, чувствуя, что Дикки не может понять ее
смеха, — я подумала, как глупы бываем мы, девушки.
Вот я, поучилась в Штатах
и чего только не воображала! Представь себе, я мечтал а о том, чтобы
сделаться женой президента. Женою президента — не меньше. Но вышла за рыжего
жулика — и живу в нищете, в темноте.
— Не теряй надежды, — сказал Дикки улыбаясь. — В Южной Америке было
немало президентов из ирландского племени. В Чили был диктатор по имени
О’Хиггинс Почему Малони не может быть президентом Анчурии? Скажи только
слово, santita mia, и я приложу все усилия, чтобы занять эту должность.
— Нет, нет, нет, ты, рыжий разбойник, — вздохнула Паса. — Я довольна
(она положила голову ему на плечо) и здесь.
————————————————————
1) — Белое вино (испан.).
2) — Уполномоченный по мостам и дорогам (испан.).
3) — Канатные плясуны (испан.).
4) — Рыжий черт (испан.).
5) — Девочка (испан.).
6) — Плутовка (испан.).
XVI
Rogue et noir
Мы уже упоминали о том, что с самого начала своего президентстве Лосада
сумел заслужить неприязнь народа. Это чувство продолжало расти. Во всей
республике чувствовалось молчаливое, затаенное недовольство. Даже старая
либеральная партия, которой так горячо помогали Гудвин, Савалья и другие
патриоты, разочаровалась в своем ставленнике. Лосаде так и не удалось
сделаться народным кумиром. Новые налоги и новые пошлины на ввозимые товары,
а главное, потворство военным властям, которые притесняли гражданское
население страны, сделали его одним из самых непопулярных правителей со
времен презренного Альфорана. Большинство его собственного кабинета было в
оппозиции к нему Армия, перед которой он заискивал, которой он разрешал
тиранить мирных жителей, была его единственной и до поры до времени
достаточно прочной опорой.
Но самым опрометчивым поступком нового правительства была ссора с
пароходной компанией «Везувий». У этой организации было двенадцать своих
пароходов, а капитал ее выражался в сумме несколько большей, чем весь бюджет
Анчурии — весь ее дебет и кредит.
Естественно, что такая солидная фирма, как компания «Везувий», не могла
не разгневаться, когда вдруг какая-то ничтожная розничная республика
вздумала выжимать из нее лишние деньги. Так что когда агенты правительства
обратились к компании «Везувий» за субсидией, они встретили учтивый отказ.
Президент сквитался с нею, наложив на нее новую пошлину: реал с каждого
пучка бананов — вещь, невиданная во фруктовых республиках! Компания
«Везувий» вложила большие капиталы в пристани и плантации Анчурии, служащие
этой компании выстроили себе в городах, где им приходилось работать,
прекрасные дома и до этого времени были в наилучших отношениях с республикой
к несомненной выгоде обеих сторон.