— Я! — воскликнул обиженным тоном Кьоу. — Я привяжу к нему красную
ленточку и повешу у себя над камином. Ты меня изумляешь, ей-богу! Я уйду, а
ты, пожалуйста, прикинь-ка в уме, какой именно пряничный деспот захочет
приобрести мою картинку для своей частной коллекции, лишь бы только она не
попала ни к кому постороннему.
Солнце уже обагрило верхушки кокосовых пальм, когда Билли Кьоу вернулся
из Casa Morena. Художник встретил его вопросительным взглядом. Кьоу кивнул
головой и тотчас же растянулся на койке, подложив руки под голову.
— Я видел его. Он заплатил деньги, вполне превосходно. Сначала меня не
хотели пускать к нему. Я сказал, что это очень важно. Да, да, этот президент
молодчина. Способная бестия. Безусловно деловое устройство мозгов. Мне
стоило только показать ему снимок и назвать мою цену. Он улыбнулся, пошел к
несгораемому шкафу и вынул деньги. С такой легкостью он выложил на стол
двадцать новеньких бумажек по тысяче долларов, как я бы положил один доллар
и двадцать пять центов. Хорошие бумажки, хрустят, как сухая трава во время
пожара.
— Дай пощупать, — сказал с любопытством Уайт. — Я еще никогда не видал
тысячедолларовой бумажки.
Кьоу отозвался не сразу. — Кэрри, — сказал он рассеянно, — тебе дорого
твое искусство, не правда ли?
— Да, — сказал тот. — Ради искусства я готов пожертвовать и своими
собственными деньгами и деньгами моих милых друзей.
— Вчера я думал, что ты идиот, — спокойно сказал Кьоу, — но сегодня я
переменил свое мнение. Или, вернее, я оказался таким же идиотом, как ты. Я
никогда не отрекался от жульничества, но всегда искал равного по силам
противника, с которым стоило бы потягаться и мозгами и капиталом. Но
схватить человека за горло и ввинтить в него винт — нет, темная это работа,
и она носит гнусное имя… Она называется… ну, да ты понимаешь. Ты знаешь,
что такое профанация искусства… Я почувствовал… ну да ладно. Я разорвал
свою карточку, положил клочки на пачку денег, да и отодвинул все назад к
президенту. «Простите меня, мистер Лосада, — сказал я, — но, мне кажется, я
ошибся в цене. Получайте свою фотографию бесплатно». Теперь, Кэрри, бери-ка
ты карандаш, мы составим маленький счетик. Не может быть, чтобы от нашего
капитала не осталось достаточной суммы тебе на жареную колбасу, когда ты
вернешься в свою нью-йоркскую берлогу.
————————————————————
1) — Кони-Айленд — остров близ Нью Йорка, где сосредоточены балаганы,
качели, американские горы и пр.
2) — Чонси Депью (1834-1928) — известный американский адвокат и оратор.
3) — Долой изменника! Смерть изменнику! (испан.).
XV
Дикки
Последовательность в Анчурии не в моде. Политические бури, бушующие
там, перемежаются с глубоким затишьем.
Похоже, что даже Время вешает каждый
день свою косу на сук апельсинного дерева, чтобы спокойно вздремнуть и
выкурить папиросу.
Побунтовав против президента Лосады, страна успокоилась и no-прежнему
терпимо взирала на злоупотребления, в которых обвиняла его. В Коралио
вчерашние политические враги ходили под ручку, забыв на время все несходство
своих убеждений.
Неудача художественной экспедиции не обескуражила Кьоу. Он падал, как
кошка, не разбиваясь. Никакие обиды Фортуны не в силах были изменить его
мягкую поступь. Еще на горизонте не рассеялся дым парохода, на котором уехал
Уайт, а Кьоу уже пустился работать своим синим карандашом. Стоило ему
сказать одно слово Джедди — и торговый дом Брэнигэн и компания предоставил
ему в кредит любые товары. В тот самый день, когда Уайт приехал в Нью-Йорк,
Кьоу, замыкая караван из пяти мулов, навьюченных скобяным товаром и ножами,
двинулся внутрь страны, в мрачные, грозные горы. Там племена краснокожих
намывают золотой песок из золотоносных ручьев, и когда товар доставляют им
на место, торговля в Кордильерах идет бойко и muy bueno. В Коралио Время
сложило крылья и томной походкой шло своим дремотным путем. Те, кто больше
всех наполнял весельем эти душные часы, уже уехали. Клэнси помчался в Калао,
где, как ему говорили, шел бой. Джедди, чей спокойный и приветливый характер
в свое время сильно помог ему в борьбе с расслабляющим действием лотоса, был
теперь семьянин, домосед: он был счастлив со своей яркой орхидеей Паулой и
никогда не вспоминал о таинственной запечатанной бутылке, секрет которой,
теперь уже не представлявший интереса, надежно хранило море.
Недаром Морж, самый сообразительный зверь, эклектик всех зверей,
поместил сургуч в середине своей программы, среди многих других
развлекательных номеров.
Этвуд уехал — хитроумный Этвуд с гостеприимной задней веранды. Правда,
оставался доктор Грэгг; но история о трепанации черепа по-прежнему кипела в
нем, как лава вулкана, и каждую минуту готова была вырваться наружу, а эта
катастрофа, по совести, не могла служить к уменьшению скуки.
Мелодия нового консула звучала в унисон с печальными волнами и
безжалостной зеленью тропиков: мелодии Шехерезады и Круглого Стола были
чужды его лютне. Гудвин был занят большими проектами, а в свободное время
никуда не ходил, потому что полюбил домоседство.
Прежние дружеские связи распались. Иностранная колония скучала.
И вдруг с облаков свалился Дикки Малони и занял своей особой весь
город.
Никто не знал, откуда он приехал и каким образом очутился в Коралио.
Вдруг в один прекрасный день его увидели на улице, вот и все. Впоследствии
он утверждал, будто прибыл на фруктовом пароходе «Тор»; но в списках
тогдашних пассажиров этого парохода никакого Малони не значилось. Впрочем,
любопытство, вызванное его появлением, скоро улеглось: мало ли какой рыбы не
выбрасывают на берег волны Караибского моря.