А через минуту, смотрю, на меня летит саквояж и застревает в ветвях
моего апельсинного дерева. Я встаю и думаю: уж не чемоданный ли дождь? Но
тут со всего города сбежалась полиция, армия в орденах и медалях, наскоро
приколотых к пижамам, с обнаженными ножиками, и я предпочел затаиться под
тенью благодетельных бананов. Там я просидел около часа, к этому времени все
успокоилось. И тогда, мой милый Гудвин, — простите, пожалуйста, — я видел,
как вы пробрались в сад и тихомолком сорвали с апельсинного дерева этот
спелый, сочный саквояж. Я поплелся за вами и видел, как вы внесли его к себе
в дом. Чтобы одно-единственное апельсинное дерево в один сезон принесло
такой огромный урожай — сто тысяч долларов чистого дохода — это ли не рекорд
для фруктовой промышленности?
В то время я был еще джентльменом и, конечно, не сказал никому ни
слова. Но сегодня меня выгнали из питейной, у меня нет больше ни чести, ни
совести; сегодня я продал бы за рюмку коньяку молитвенник моей матери! Я не
ставлю вам тяжелых условий… Я прошу только тысячу долларов за то, что во
время всей вашей кутерьмы я спал непробудным сном и ничего не видел.
Гудвин распечатал еще два письма и сделал на них карандашные пометки.
Потом он кликнул секретаря.
— Мануэль!
Секретарь мгновенно появился.
— Когда отходит «Ариэль»? — спросил Гудвин.
— Сеньор, — ответил молодой человек, — сегодня в три. Он зайдет еще в
порт Соледад за дополнительным грузом, а оттуда прямо в Новый Орлеан.
— Bueno, — сказал Гудвин. — Эти письма могут подождать.
Секретарь снова удалился под манговое дерево к своей папиросе.
— Круглым счетом, — спросил Гудвин, глядя прямо в лицо Вельзевулу, —
сколько денег вы должны в этом городе, не считая тех, которые вы «брали
взаймы» у меня?
— Долларов пятьсот приблизительно, — ответил, не задумываясь, Блайт.
— Ступайте в город и составьте там точный список всех ваших долгов.
Этот список принесите мне через два часа, и я пошлю Мануэля с деньгами,
чтобы он заплатил все до последнего гроша. Я также распоряжусь, чтобы вам
купили приличный костюм Вы уедете на «Ариэле» в три Мануэль проводит вас к
самому судну, и, перед тем как оно тронется в путь, он вручит вам тысячу
долларов. Но, надеюсь, вы понимаете сами, что за это…
— Вполне понимаю! — весело выкрикнул Блайт. —
Всю ту ночь я проспал без просыпу под апельсинным деревом мадамы Ортис
и теперь должен навеки отряхнуть от себя прах Коралио. Не беспокойтесь, я
выполню свое обязательство честно Лотоса мне больше не есть. Ваше
предложение отличное, и сами вы отличный человек и дешево отделались. Я
подчиняюсь всем вашим условиям. Но покуда… у меня страшная жажда… и,
милый Гудвин…
— Не дам ни реала, — твердо сказал Гудвин, — покуда вы не сядете на
пароход. Если вам дать деньги сейчас, вы через полчаса так напьетесь.
Если вам дать деньги сейчас, вы через полчаса так напьетесь…
Но тут Гудвин всмотрелся в покрасневшие глаза Вельзевула, увидел, как
дрожат у него руки и какой он весь расхлябанный Он шагнул через стеклянную
дверь террасы в столовую и вынес оттуда стакан и графинчик водки.
— Выпейте покуда, на дорогу! — сказал он, угощая шантажиста, как своего
лучшего друга.
У Блайта-Вельзевула даже глаза заблестели при виде той благодати, по
которой все утро томилась его душа. Сегодня в первый раз его отравленные
нервы не получили той установленной дозы, которая была им нужна. И в
отместку они мучили его жестоко. Он схватил графин, и хрустальное горлышко
застучало об стакан в его дрожащих руках. Он налил полный стакан и встал
навытяжку, держа стакан перед собою в руке. На минуту ему удалось высунуть
голову из заливающих его гибельных волн. Он небрежно кивнул Гудвину, поднес
стакан ко рту и пробормотал. «Ваше здоровье», соблюдая древний ритуал своего
потерянного рая. А потом, так внезапно, что вино расплескалось у него по
руке, он отставил стакан, не отпив ни единого глотка.
— Через два часа, — прошептал он Гудвину сухими губами, сходя вниз по
ступенькам и направляя стопы свои в город.
Дойдя до тенистой банановой рощи, Вельзевул остановился и туже затянул
пояс.
— Этого я сделать не мог, — лихорадочно сказал он, обращаясь к
верхушкам банановых деревьев. — Хотел, но не мог. Джентльмен не может пить с
человеком, которого он шантажирует.
————————————————————-
1) — Кассава — южноамериканское тропическое растение, корни которого
богаты крахмалом.
2) — См. предисловие переводчика.
XII
Башмаки
Джон де Граффенрид Этвуд объедался лотосом сверх всякой меры: ел корни,
стебли и цветы. Тропики околдовали его. С энтузиазмом принялся он за работу,
а работа у него была одна: забыть во что бы то ни стало Розину.
Те, кто объедается лотосом, никогда не вкушают его без приправы. А
приправа к нему — подливка au diable, и изготовляют ее водочные заводы. Все
вечера Джонни и Билли Кьоу проводили за бутылкой на террасе консульского
домика, так громко распевая непристойные песни, что прохожие туземцы только
пожимали плечами и бормотали что-то по поводу «Americanos diablos».
Однажды слуга принес Джонни почту и положил ее на стол. Джонни протянул
руку с гамака и меланхолически взял четыре или пять писем. Кьоу сидел на
столе и от нечего делать отрубал разрезным ножом ноги у большой сороконожки,
которая ползла среди бумаг Джонни находился в той стадии объедения лотосом,
когда все слова отдают горечью.
— Все то же!.. — роптал он. — Идиоты! Пишут мне письма, задают вопросы
об этой стране. Все желают узнать, как им устроить плантации и как нажить
миллионы, не затрачивая никакого труда.