С каких пор Тот получил этот второй символ, мы не знаем. Несомненно только то, что как в текстах пирамид, так и в древнейших частях Книг Мертвых мы его видим исключительно в форме ибиса. Равным образом и тексты EI-Bersheh среднего царства безмолвны насчет павиана; первый известный мне случай орфографии имени Тота при помощи этого зверя находится на скарабее Тутмеса III[]; конечно, это не дает права относить к такому позднему времени начало этого явления в истории египетской религии. Во всяком случае, приходится считать несомненным фактом если не более позднее появление павиана в роли священного животного Тота, то по крайней мере малую распространенность представления об этом в более древнее время.
Масперо, кажется, также прав и в том случае, когда он ссылается[] на склонность древних народов приписывать обезьянам человеческие свойства, более развитую понятливость, даже способность речи. При таких условиях они, конечно, более других животных годились в символы бога премудрости и речи. Но, помимо этого, еще в древности находили другую причину их посвящения «Готу — связь их жизненных отправлений с луной и, вообще, будто бы строгую правильность и периодичность последних. 06 этом достаточно подробно трактует Гораполлон[], и, несомненно, его взгляд на мир животных передает миросозерцание современного ему общества, более близкого к древнему Египту, чем мы. Наука, правда, еще не подтвердила этих наблюдений, но она и не находит возможным опровергать их[]. Гораполлон приводит еще ряд других свойств посвященных Тогу павианов — между прочим, их отвращение к рыбе, от которой должны были воздерживаться жрецы, а также будто бы способность к письму. Последнее обстоятельство надо, однако, отнести к числу неудачных домыслов автора насчет позднего иероглифа, изображающего павиана с письменным прибором в руках, — результат его связи с Тотом. Нельзя не упомянуть и того обстоятельства, что название павиана-гамадрила по-египетски ‘п’п есть удвоение ‘п = писать. Заметим также, что древние египтяне и относительно объяснения связи павиана с Тотом не могли удержаться от аллитераций и этимологических фокусов. В том же самом тексте, который мы неоднократно цитировали и в котором нашли упоминание об ибисе Тота[], встречается следующая фраза, влагаемая в уста Ра: «Я даю тебе обращаться к Хауи-небу» — произошел павиан Тота. Какое отношение имел Тот к Хауи-небу, т. е. к северу, я не знаю. Интересно в этом месте то обстоятельство, что священные животные Тота выводятся как явившиеся результатом изречений верховного бога Ра; стало быть, к нему возводили египтяне установление их культа.
Будучи в Ермополе верховным божеством, Тот, конечно, пользовался здесь преимуществами кирия. Оставляя в стороне вопрос о первенстве в местной эннеаде, вопрос, который, как мы видели, еще не вполне созрел для разрешения, следует полагать, что с ним соединялись те возвышенные представления о «единственном, несозданном божестве», которые мы встречаем у других богов, особенно в местах их культов. Действительно, ниже мы увидим, что в Ермополе понятия «бог» и «Тот» были очень близки, если только не синонимы, и, если распространенность илиопольской системы и была причиной подведения Тота под общую схему циклов Ра и Осириса и помещения его в общую генеалогию, то еще Плутарх знал представление о Тоте, современнике Кеба и Нут и родителе Исиды[], и в текстах мы неоднократно встречаем эпитеты, равняющие его с великими богами. Например, в известном горемгебовом гимне: «Слава тебе, Тот, владыка Хмуну, создавший себя сам, не рожденный, бог единственный»[]… Список богов Египта, помещенный Рамсесом III на террасе великого храма в Мединет-Абу, дает великоермопольскому Тоту титул spsi’ и «владыки неба»[], а гробницы в Zawyetel-Maietin, описанные Шампольоном, величают его «владыкой неба, владыкой земли, великим в преисподней»[]. «…»
Целый ряд политических потрясений и оскорблений национального чувства, господство иноземцев, начавшееся не с Камбиза и Птолемеев, полнейший упадок во всех сферах жизни народа, постепенная, а потом и окончательная потеря руководящей роли в исторической жизни собственной родины заставляли и без того религиозных египтян все более и более уходить в таинственный мрак величественных храмов, искать утешения у законных предвечных владык нильской долины, в тех недоступных криптах, которые оставались неприкосновенны даже в то время, когда Египет попирали безбожные Аму, Шасу, Фенеху, Хериуша и даже современные владыки нильской долины — Хауи-небу[]. Под покровом вековых и вновь созидавшихся святилищ продолжала свое прозябание и туземная культура с ее письменностью, которая теперь, по крайней мере в количественном отношении, не уступает предыдущим эпохам. Мистический культ и литература, а также по-прежнему все более и более развивавшаяся магия были основными элементами туземной жизни; отсюда будет понятно то почитание, которым пользовался в это время учредитель культа, изобретатель письма, автор магических формул — Тот. Сохраняя, как это всегда было в Египте, все свои прежние функции и старые эпитеты, он с этого периода получает наименование сначала «сугубо великого», потом «весьма великого сугубо», наконец «тривеликого» и «трижды величайшего»[], перешедшее в греческое время и получившее великую будущность в известной форме «тргстцеу^то^». Вместе с тем и на голове его появляется тройной атеф. Униженные политически, египтяне не так легко могли отказаться от своей древней культуры; ее мифологический насадитель и покровитель делается популярным богом, получает небывалые эпитеты и затем начинает делать завоевания в чужих областях.