Сократ. Также и в том, что Пан — двуобразный сын Гермеса, есть доля разума, друг мой.
Гермоген. Каким образом?
Сократ. Ты знаешь ведь, что речь (= Логос) все (to pan) обозначает и все вращает и обращает всегда (polei aei), а также, что она двуобразна — правдива и лжива?
Гермоген. Конечно.
Сократ. Далее: ее правдивое естество и гладко, и божественно, и обитает в вышних с богами, лживое же внизу, среди толпы, будучи косматым и козловидным (tragikon, от tragos — «козел»): там ведь пребывает большая часть мифов и вымыслов, в «трагической» обстановке.
Гермоген. Конечно.
Сократ. Итак, по справедливости, речь (Логос), все (to pan) обозначающая и всегда вращающаяся (aei polon), будет пастухом (ai polos) Паном, двуобразным сыном Гермеса, сверху гладким, снизу косматым и козловидным, а, стало быть, Пан, раз он сын Гермеса, будет либо Логосом, либо братом Логоса; а что брат похож на брата — в этом нет ничего удивительного.
Прочтя внимательно это свидетельство, мы не будем сомневаться в том, что уравнение Пан = Логос возникло на почве герметизма, как примирение двух мифологем: «Гермес — отец Пана» и «Гермес — отец Логоса». А возвращаясь к страсбургской космогонии, мы легко усмотрим в ее восторженном описании Логоса легкую полемику с Платоном. Согласно последнему, Логос-Пан потому двуобразен, что он и правдив, и лжив; согласно же нашему анониму, Логос — вечно правдивый.
С силой святой убежденья на вещих устах непреложных,
Помыслов чистых отца своего возвеститель летучий.
А если так, то в чем же заключается причина его двуобразия? Герметисты ухватились за определение Платона, что Логос одной частью своего естества витает в вышних с богами, а другой — внизу среди людей. Правда, в страсбургской космогонии относящееся сюда место не уцелело, но мы находим его в древнейшем из позднейших герметических сочинений, в «Пемандре» (гл. 10). «И тогда (по сотворении планетных божеств) божественный Логос воспрянул из нижних стихий в чистую часть мироздания и соединился с творческим Разумом: ибо он был единосущен ему». Читатель видит, как мало-помалу первоначальное мифологическое представление путем последовательных абстракций очищается от своей грубой плоти и преображается в отвлеченное метафизическое понятие. Пан аркадского герметизма Пан-Логос Платона — крылатый Логос страсбургской космогонии — Логос Пемандра — наконец, вселенский Логос Гегеля — вот последовательные ступени этой абстракции. «А Иоанн?» — спросят.
Он стоит вне восходящей колеи этой эволюции. «Логос стал плотию и обитал с нами, полный благодати и истины»,- этими словами христианство указало своему сопернику обратный путь; кто их произнес, тот провозгласил смерть великого Пана.
VI
Прежде чем проследить метаморфозу герметизма на почве птолемеевского Египта, дополним одну его важную сторону. Зевс рождает Гермеса, Гермес рождает Логоса и вместе с ним создает мир: но мироздание не кончено без его ключевого камня, человека. Как же происходит человек? На этот вопрос даже конец страсбургской космогонии не дает ответа; но и этот конец, как читатель, вероятно, с недоумением заметил, состоит почти сплошь из моих дополнений. Я позволил себе приобщить к новонайденной аркадской космогонии старинное аркадское предание, что первым человеческим существом была Дафна, дочь главной аркадской реки Ладона и Земли; а так как по другому аркадскому преданию, сообщаемому Каллимахом, Аркадия была первоначально безводна, то я и предположил, что Ладон был вызван из недр земли волшебным жезлом Гермеса. Надеюсь, что я этим угадал мысль космогониста; позднейший герметизм нам тут опоры не дает, так как он по возможности стер все мифологическое. Мы вскоре перейдем к этой метафизической ступени герметизма, несравненно более интересной с философской точки зрения; пока же прошу читателя вооружиться терпением при беглом разборе этих мифов о первом человеке, памятуя, что и здесь мифологема была матерью философемы.
Итак, Дафна. Как аркадянка, она всецело принадлежит герметизму, но он о ней хранит глубокое молчание. Зато мы знаем красивый миф о том, как Аполлон, полюбив, преследовал ее; как она, не желая ему отдаваться, превратилась в дерево-лавр, и Аполлон, обманутый в своих надеждах, сделал этот лавр своим любимым деревом. Мы вправе признать тут след того же соперничества между религией Аполлона и религией Гермеса, как и выше в грубоватом мифе о похищении Аполлонова стада Гермесом. А раз это так, то мы вправе поставить вопрос: зачем было герметизму первым человеческим существом выставлять женщину? Вспомним вышеприведенный, столь важный для нас стих из «Психагогов» Эсхила: «Гермеса-родоначальника чтим мы, живущее у озера племя»; мы уже отметили странность этого представления. Мне кажется, обе странности взаимно объясняют друг друга: потому первым человеческим существом была женщина, что родоначальником предполагался бог Гермес.
Но как бы там ни было, Дафна могла быть только Евой аркадского герметизма; кто был его Адамом? Нам называют «долунного Пелазга», сына Земли, или, по другим, Ниобеи. «Долунный» Пелазг очень успокоителен; значит, мы — на почве герметизма; что касается Ниобеи, то она, как видит читатель, лишь «ипостась» Земли — гористой аркадской земли. Сын Пелазга — Ликаон, супруг Киллены (т. е. той же аркадской горы), он отец многих сыновей и дочерей, и, стало быть, настоящий родоначальник человеческого рода. Ту же Ниобею мы, однако, встречаем и в Фивах, городе Кадма-Гермеса и Гармонии и, следовательно, другой родине герметизма; здесь она — мать семерых сыновей и стольких же дочерей, но родоначальницей она все-таки не стала, так как ее детей перестрелял Аполлон. Как видит читатель, этот чудный, трогательный миф о матери-Ниобее имеет в своем основании все то же соперничество религии Аполлона и герметизма; пали несчастные ниобиды, и Ниобее-горе осталось только ручьями слез оплакивать гибель своего потомства. Но вернемся к Пелазгу; этимологически (как это развито Виламовицем) его имя совпадает с именем Асклепия (= Эскулапа), которого мы действительно встречаем в его потомстве, как сына аркадского «Исхиса», в прозрачном имени которого («Сила») мы вправе признать «ипостась» аркадского бога, т. е. Гермеса. Но, увы! и его Аполлон не пощадил; Исхиса он убил, а Асклепия присвоил себе. Да, тяжело было герметизму, пока его носителями были аркадцы: народ бессильный, раздираемый кантональными войнами и притесняемый соседями, он не мог противостоять также и религиозным захватам со стороны такой культурной силы, как Аполлон.