Трамвай начал тормозить, приближаясь к остановке. Тут я понял, что мне — конец. Если я зайду туда, мне конец, а если повернусь и убегу… Что ж, тогда — тем более!
Я снова покосился на водительское место. По счастью, оно уже опустело. Мне стало полегче. Трамвай без водителя, на улице, где не ходят трамваи, маршрут № 432, из ниоткуда в никуда — это было чудовищно, но вполне терпимо. Такая версия искаженной реальности меня более-менее устраивала.
Трамвай остановился. Ничем не примечательный пожилой экземпляр с корявыми надписями «Sex Pistols» и «Майкл — козел» на исцарапанном боку. Я бесконечно благодарен неведомому Майклу: он спас мне жизнь, или рассудок, или все вместе.
Поразмыслив о звериной природе увековеченного на трамвайном боку персонажа, я почти успокоился. Вошел в пустой полутемный салон. Уселся у окна, пристроил рюкзак на соседнем сиденье. Дверь закрылась. Очень уютно закрылась, ничего пугающего в этом событии не было. Мы поехали. Даже скорость была (или казалась) самой обычной. И ночной пейзаж за окном не представлял собой ничего особенного: полузнакомые городские улицы, освещенные бледными кляксами фонарей, редкие желтые заплатки живых окон, жалкая неоновая рябь вывесок. Мне было хорошо и спокойно, словно я ехал в бабушкин загородный домик, где не был с четырнадцати лет: бабушка умерла, домик продали, и я больше никогда не был так счастлив и свободен, как там… Я увидел в стекле свое отражение: счастливое, изумленное, помолодевшее. Экий я симпатяга, однако, если постараюсь!
На одном из сидений я обнаружил какой-то журнал и радостно в него вцепился. Журнал оказался из породы любимых мною дайджестов. Некоторые любят погорячее, а я в ту пору предпочитал засорять мозги дайджестами — экологически чистый наркотик! Время полетело именно так, как я люблю: незаметно.
Наверное, это выглядит нелепо: попасть в такую переделку и сразу же вцепиться в старый журнал, заедая позавчерашнюю прессу свежими бутербродами. Но так уж я устроен: когда не понимаю, что происходит, стараюсь найти себе какое-нибудь занятие, дабы отвлечься. В повседневной жизни янередко веду себя как сумасшедший, зато, как только начинаются чудеса, тут же становлюсь психически уравновешенным занудой.
Но так уж я устроен: когда не понимаю, что происходит, стараюсь найти себе какое-нибудь занятие, дабы отвлечься. В повседневной жизни янередко веду себя как сумасшедший, зато, как только начинаются чудеса, тут же становлюсь психически уравновешенным занудой. Инстинкт самосохранения, очевидно.
Оторвавшись от журнала, я заметил, что за окном светает. Вернее, за окнами. Какая-то струнка внутри меня задрожала, готовясь порваться: два симпатичных солнышка бодро карабкались на небеса из-за горизонтов, каждое — из-за своего. Два рассвета в одном флаконе, или один — в двух? Слева и справа, чтобы ни одному глазу не было обидно.
Нужно было срочно брать себя в руки, поэтому вместо того, чтобы паниковать, я отвернулся от обоих окон, зажмурился, зевнул и попытался поудобнее устроиться на жестком сиденье. Как ни странно, мне это удалось. Сиденье словно бы стало мягче и больше. Я опустил голову на набитый бутербродами рюкзак и заснул. Спал крепко, кошмары меня не мучили. Видимо, демоны, ответственные за мои сновидения, решили устроить перекур. Вот и молодцы.
Трамвайная реальность вообще была ко мне снисходительна. Проснувшись, я обнаружил, что лежу не на жестком сиденье, а на коротком, но мягком кожаном диванчике. Подтянув колени к подбородку, на нем можно было поместитьсяцеликом. Кроме того, откуда-то появился колючий клетчатый плед, почти такой же уютный, как тот, что остался дома. «Как это мило с вашей стороны», — пробормотал я и заснул еще крепче.
К тому моменту, как я пробудился окончательно, салон трамвая стал похож на общежитие для гномов: все сиденья превратились в короткие кожаные диванчики, что меня вполне устраивало. И вообще, перед лицом неизвестности такимзамечательным отпуском грех было не воспользоваться! Ямного спал, жевал свои запасы, время от времени обнаруживал новые журналы, порой в довольно неожиданных местах: один из них оказался у меня за пазухой, другой был вставлен в компостер, как некий чудовищный проездной талон.
Что касается сюрреалистических пейзажей, вроде удвоенного рассвета, — их больше не было. За окном установилась стабильная темнота. Тем легче было сохранять душевное равновесие.
По моим приблизительным подсчетам, сия идиллия продолжалась дня три-четыре. Хотя кто знает, как текло время в этом удивительном трамвае.
Самой неразрешимой метафизической загадкой бытия я по сей день считаю тот факт, что меня совершенно не тяготило отсутствие уборной. Это, мягко говоря, несколько не вяжется с моими представлениями о человеческих возможностях. Всю дорогу я с замиранием сердца ждал, что организм потребует внимания к его естественным нуждам, и безуспешно изобретал хоть сколько-нибудь гигиеничный выход из этого неловкого положения, однако обошлось.
Финальное пробуждение разительно отличалось от предыдущих. Начать с того, что я был укрыт не пледом, а меховым одеялом. И наконец-то вытянул свои многострадальные ноги. Оглядевшись, я обнаружил, что лежу не в кровати и не на диване, а на очень мягком полу в огромной полутемной и почти пустой комнате. В дальнем конце помещения кто-то тихо и, как мне показалось, угрожающе сопел. Я открыл глаза еще шире, потом неловко повернулся и встал на четвереньки. Сопение прекратилось, но через несколько секунд что-то мягко толкнуло меня в пятки. До сих пор не понимаю, как я тогда не заорал.