Дротики ударили в цель. Чьи-то холодеющие пальцы нажали спуск, и лиловый луч лазера вспорол листву у Саймона над головой. Ветви и листья, объятые пламенем, закружились в воздухе, заплясали в причудливом танце, но Саймон успел покинуть их хоровод. Оружие! Ему нужно оружие!
Преодолев в шесть огромных скачков дистанцию до стены, он склонился над телом бритоголового. Тот уже не дышал, валялся на земле с остекленевшими глазами, и лишь копье, пробившее шею насквозь, чуть подрагивало, точно колеблемый ветром пышный перистый цветок.
Саймон стремительно наклонился и вырвал излучатель из безвольной руки мертвеца. Пахло озоном — верный признак, что стрелял крепыш.
Ну, этот уже отстрелялся вместе с вожаком, мелькнула мысль. А что с Ноабу? Повернувшись, Саймон вскинул разрядник, не целясь дернул спуск и увидел в свете лиловой молнии летящий дротик, Мелу, присевшего у стены, и карабин в его руках. Прогрохотала очередь, кто-то протяжно вскрикнул, затем раздался топот — слишком шумный для легкого пигмея. Пробормотав проклятие, Саймон выстрелил еще раз.
Он целился туда, где пару секунд назад заметил Мелу, но капитана там уже не было — только дротик, слегка испачканный кровью. Все-таки Ноабу промахнулся! Или не промахнулся, а не смог поразить человека насмерть?… Ведь что бы там ни говорил Данго-Данго, зукк все-таки оставался человеком — опасным, недобрым, но человеком. А Ноабу, великий охотник из племени итури, не привык убивать людей.
Саймон, громко выкрикнув его имя, метнулся к деревьям. Темнота тут же расцвела багровыми вспышками; на сей раз палили в него откуда-то с вертолетной площадки, а значит, Мела был уже там. Опытный зверь, предусмотрительный! Понял, что компаньонам каюк! И разобрался, в чьих руках излучатель! Теперь он у вертолета… Получается, выбор за ним… Сражение?… Или бегство?…
У Ричарда Саймона выбора не было. Прячась за толстым древесным стволом, он склонился над телом Ноабу, лихорадочно ощупывая его и пытаясь определить, куда попали пули. В темноте это было непросто, а выйти на свет он опасался — Мела, несомненно, был превосходным стрелком. Похуже, чем агенты ЦРУ, но пристрелить раненого умения у него хватит… Так что Саймон оставался на месте, под защитой дубов и темноты.
Его ладони огладили широкий лоб Ноабу, скользнули от плеч к запястьям, от щиколоток к бедрам. Голова в порядке, руки-ноги тоже… какие они маленькие, эти руки и ноги!… Словно у двенадцатилетнего подростка! Так, теперь живот… вроде бы тоже цел… нижние ребра слева и справа… плечи…
Шея… грудь…
Когда он коснулся груди, Ноабу застонал, закашлял и раскрыл глаза. Из ран выплеснулась кровь — прямо в ладонь Саймону; на ощупь он определил, что первая пуля прошла под сердцем, вторая — на три пальца правей. Раны почти смертельные… Почти! Если б Ноабу очутился сейчас в реанимационном блоке… или в камере гибернатора… или хотя бы под доун-установкой… Но он лежал в траве, у смолкнувшей станции Пандуса, на самом краю Вселенной, доступной человеку; лежал и, судя по всем признакам, готовился к смерти.
Накрыв его раны ладонью, Саймон сосредоточился, чувствуя, как жизнь, капля за каплей, покидает маленького охотника. Это он мог ощутить — словно далекие раскаты эха, замирающего в пустоте; но лишь ощутить, не помочь и не спасти. Он не владел даром целительства чужих болезней и ран, он не был экстрасенсом, и он привык отнимать жизнь, а не дарить ее. Он был бессилен.
Ноабу дернулся и что-то зашептал. Саймону, склонившемуся над ним, удалось разобрать:
— Мой не смог… не смог… человека… зукка… Ты… ты быть прав… прав, Две Руки… надо целить в горло… в гор-ло… целить в гор-ло…
Шепот смолк, и на смену ему пришел мягкий шелест винтов взлетающего «фламинго». Два выбора свершились: меж жизнью и смертью, меж битвой и бегством. Теперь наступил черед Ричарда Саймона. Но он уже знал, что выбрать и как.
Сунув разрядник за пояс, он поднялся с легким телом Ноабу в руках и направился к ангару. Алый «фламинго» уже упорхнул, но Саймон, оглядев траву, примятую посадочной рамой, задумчиво нахмурился и произнес:
— Чико-Чико, где ты был? Я на Тиде бренди пил.
Алый «фламинго» уже упорхнул, но Саймон, оглядев траву, примятую посадочной рамой, задумчиво нахмурился и произнес:
— Чико-Чико, где ты был? Я на Тиде бренди пил. Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…
Он раскрыл ворота ангара и включил свет. Как и ожидалось, никаких транспортных средств, зато свалены грудой Доун-установка — медицинский аппарат для замедления процессов жизнедеятельности.
Трое покойников: голые Леон и Юсси с нелепо вывернутыми шеями и де Брезак, в комбинезоне, густо заляпанном кровью. Опустив рядом с ними маленькое легкое тело Ноабу, Саймон стал приводить мертвецов в порядок: каждого переворачивал на спину, складывал руки на груди, стараясь, чтоб погибшие выглядели пристойно. Запах от трупов недельной давности был ужасный, но он не обращал на это внимания. Устроив все, как хотелось, он постоял пару минут, перебирая в памяти молитвы, что вдолбил ему некогда костлявый палец тетушки флори. Де Брезак был, видимо, католиком, Юсси Калева — протестантом, Ноабу — язычником, а Леон, вероятней всего, атеистом, как многие из русских. Не придумав ничего подходящего, Саймон пробормотал: «Спите с миром!» — закрыл ворота и отправился к станции.