Где же она. Земля? Где золотое земное Солнце?
Дик откинул голову, всматриваясь в темные тайяхатские небеса, однако они молчали.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
— Вчера ты опять была с ним? — спросила Чиззи.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
— Вчера ты опять была с ним? — спросила Чиззи.
— Да.
Ответ Чии прозвучал коротко и сухо; она явно не желала обсуждать подробности.
Чиззи, сложив под грудью нижнюю пару рук, а верхней обхватив себя за плечи, потянулась. Кожа ее отливала светлой бронзой, стан и запястья были тонкими, бедра и ягодицы — крепкими, округлыми, налитыми. Не девочка — юная девушка в поре наступающего расцвета… Не поднимая глаз на сестру, свое зеркальное отражение, Чия знала, что выглядит точно такой же. Они были как два бутона на ветке дерева сино, как Два цветка, что встречаются лишь парами, превращаясь со временем в плоды — чуть удлиненные, сочные, с бархатистой кожицей и сросшимися черенками.
— Ты — моя икки, — сказала Чиззи с ноткой легкого осуждения. — Ты должна брать меня с собой.
— Должна, — согласилась Чия. — Но ты же знаешь, у Ди нет брата.
— Нет. Он — ко-тохара…
— Это не правильно, неверно! Ди мне объяснял… У нас — ко-тохара, а у них — старший сын, единственный, как Свет Небесный, как Тень Тисуйю… У них ведь все иначе, икки!
— Но мы-то у нас, а не у них, — возразила практичная Чиззи, и Чие пришлось признать, что сестра права. — У них свои обычаи, у нас — свои. И мы — разные. Если б у Ди был брат, они все равно не могли бы подарить нам детей.
Чия нахмурилась.
— Откуда ты знаешь?
Чиззи, дразнясь, высунула кончик розового языка.
— Знаю, вот!… Спрашивала у Саймона Золотой Голос!
— И что он сказал?
— Сначала он долго смеялся,.
— А потом?
— Потом тоже смеялся. А посмеявшись, вздохнул, погладил мне спину и сказал: время мчится словно ловчий зверь, один плод зреет, другой — стареет.
Чия нахмурилась еще больше.
— И это все?
— Нет, не все! Он сказал, что есть медоносные птицы, а есть певчие, и могут они любиться друг с другом, но птенцов не будет. Он хотел объяснить почему, но я не поняла…
— Не поняла про птиц? — молвила Чия.
— Нет, с птицами-то все понятно… А вот отчего птенцов не будет? — Чиззи наморщила гладкий лоб. — Хочешь, спроси ты… Ты ведь умнее меня.
Чия покачала темноволосой головкой.
— Не спрошу. Зачем? Главное сказано: мы — медоносные птицы, а они — певчие.
— Или наоборот.
— Или наоборот.
Чиззи помолчала, потом, искоса взглянув на сестру, лукаво улыбнулась.
— А вот с Цором и Цохани мы одной породы! Что скажешь?
— Скажу, что Ди отрежет им уши! А зачем нам мужья без ушей? — Сделав паузу, Чия потерла висок, словно что-то припоминая, и продолжила:
— Мне больше нравятся Сохо и Сотанис… Они такие серьезные и первыми в драку не лезут. Они не сбегут в лес — ну, может, сбегут, да ненадолго. И ты знаешь, икки, Сотанис режет дерево и шлифует камни как настоящий мастер, а Сохо учит ловчих зверей… Хорошо учит! Они у него на задних лапах бегают — Ди сам видел!
Чиззи кивнула.
— Я же говорю, ты умнее меня. Ты выберешь так, как будет лучше нам обеим.
Сохо с Сотанисом красивые и спокойные… Глаза у них словно полированный черный камень, а волосы темны, как ночной водопад.
— Глаза цвета неба еще красивей, — со вздохом сказала Чия. — Синие глаза и золотые волосы… Таких ни у кого нет, только у Ди…
— Синие глаза? Не уверена, что это красиво, — заметила Чиззи.
Но у Чии на сей счет было свое мнение.
Глава 3
Ичегара, боевая секира с коротким древком, была тяжела, будто один из каменных пиков Тисуйю-Амат. Дик, стараясь не сбить дыхания, осторожно подвел левую руку с топором к Фуди, перехватил древко правой и вытянул ее на всю длину. Теперь левая рука отдыхала, но, провисев все утро вниз головой, с увесистым грузом, он менял руки все чаще и чувствовал, что вот-вот запросит пощады. Однако нужные слова никак не приходили на ум, а когда приходили, то не могли сорваться с языка, и это было правильно: воин не должен просить о снисхождении.
Он висел на древесной ветке рядом с отцовской хижиной, пустой и темной, так как Саймон-старший недели две назад отправился в Орлеан — сдать отчеты и доложиться на семинарах своей секции. Дик, как бывало не единожды, остался при Чочинге и его женах, Ниссет и Най. Ниссет кормила его, Най поила, а Наставник заботился о том, чтобы все съеденное и выпитое не задержалось у Дика в животе. Сейчас Чочинга сидел на пороге своей пещеры, тянул долгую заунывную песню, отмерявшую время, изредка прерывая ее поучениями и внимательно посматривал на ученика.
Ученик болтался меж небом и землей словно переспевший плод в коричневой кожуре. Щиколотки его обхватывала плетенная из травы веревка, привязанная к одной из длинных прочных ветвей, и над ним, защищая от солнца, шелестели огромные листья шоя, похожие на растопыренную пятерню. Среди них умостился пинь-ча, старый Диков знакомец, взиравший на него с искренним состраданием, — видно, зверек не мог сообразить, за что же большой четырехрукий, живущий в пещере, мучает его приятеля. Но Дик догадывался, что главные мучения впереди. У дерева шой была еще одна ветвь, голая и безлистная, и Чочинга давно намекал, что на ней тоже придется повисеть, — на самом солнцепеке, с двумя топорами в вытянутых руках. Стен в пещере Наставника было не видно под всяким смертоносным оружием, и Дику оставалось лишь гадать, о каких топорах речь, — кроме ичегары, имелись еще канида, вдвое увесистей и шире, и большая секира томо, с парой лезвий, копейным острием и древком толщиной с голень.