— Женщина убежать одна? Где другие?
— Другие, я думаю, умерли, — ответил Саймон.
— И Жул Дебеза тоже?
— Тоже. Зукки всех убили, Ноабу. Всех, кроме девушки. Темное лицо пигмея омрачилось. Он пошарил среди своих амулетов, выбрал один, изображавший человечка с печальной улыбкой и сомкнутыми веками, и поднес фигурку к уху, будто прислушиваясь к утешениям, которые шептал ему маленький идол. Просидев так с минуту, он произнес:
— Жул быть хорошим человеком. Добрым! Почтенным! Жаль его, Две Руки.
— Жаль, — согласился Саймон. Хаоми всхлипнула и спрятала лицо в ладонях.
— Мой — охотник, мой не убивать людей, но Данго-Данго говорить, зукк — не люди, — Ноабу опять коснулся своего амулета. — Зукк — это зукк! Подлый зверь! Такой, как тот, что воевать прежде с леопардом. Леопард его съесть, и все стать хорошо. Спокойно!
— Все станет хорошо. Этой ночью к ним придет леопард, и все будет спокойно.
Ноабу погладил древко оперенного дротика.
— Один леопард? Почему не два?
— Ты останешься с Хаоми. Ей страшно одной в лесу, — сказал Саймон. — Зукков мало, два или три, и я с ними справлюсь сам. А после помигаю прожекторами. Вы спуститесь с дерева и придете ко мне.
Нахмурившись, Ноабу перебирал перья на концах дротиков. Казалось, он колеблется, будто взвешивая, какая задача почетней: месть или охрана беспомощной женщины.
— Один леопард? Почему не два?
— Ты останешься с Хаоми. Ей страшно одной в лесу, — сказал Саймон. — Зукков мало, два или три, и я с ними справлюсь сам. А после помигаю прожекторами. Вы спуститесь с дерева и придете ко мне.
Нахмурившись, Ноабу перебирал перья на концах дротиков. Казалось, он колеблется, будто взвешивая, какая задача почетней: месть или охрана беспомощной женщины.
— Если прожектора не будут мигать, — добавил Саймон, — значит, случилось плохое. Тогда приходи.
— Хорошо! — Ноабу кивнул и покосился на Хаоми. — Ты не бояться, не плакать, мой тебя охранять. Мой — великий охотник! — Он хлопнул себя по груди, по глухо брякнувшим ожерельям, и перевел взгляд на Саймона. — Ты говорить, у зукк нет крылья, нет вертолета. Как же они сюда попасть?
— Еще не знаю. Может, у Хаоми есть идеи? — Саймон коснулся тонкого запястья девушки. — Скажем, тайная тропа на Перешейке… или большой плот… очень большой… В конце концов, левиафаны не питаются бревнами.
Хаоми покачала темноволосой головкой.
— Жюль и Юсси летали над заливом, когда ветер был не очень сильный. Делали снимки, на… — девушка судорожно вздохнула, — на память… Я тебе покажу, когда вернемся на станцию. Левиафан, он… понимаешь, в нем семьдесят метров длины, а пасть…
— Похож на кашалота? — прервал затянувшееся молчание Саймон.
— Нет, не похож. Гораздо больше и страшнее! И ему не нужен воздух. Это рыба, огромная рыба — с жабрами и плавательным пузырем. А еще есть акулоиды… Поменьше, но еще страшнее… — Плечи Хаоми дрогнули.
— А что насчет Перешейка? Какая-нибудь тропа у самого моря?
— Там нет троп, Дик, — горный склон обрывается прямо в воду. И на обычных машинах там летать опасно. — Тонкая рука Хаоми протянулась к северу, к маячившим на горизонте зловещим скалам. — Вначале, километров триста, будут ущелья, джунгли, поля с горячими гейзерами и разломы, из которых сочится сернистый газ… Над ними еще можно пролететь — на «пчеле», на «фламинго»… Но дальше — область кратеров, а там такая жара, что у дайров шкура идет пузырями. Так Жюль говорил, — добавила девушка с грустной улыбкой.
— Ладно, разберемся! — Хлопнув ладонями по голым коленям, Саймон встал. — Пойду погляжу на станцию. Может, у зукков и впрямь выросли крылья, а?
Для ночлега он выбрал дерево на самой опушке, и теперь, с двухсотметровой высоты, мог оглядеть простиравшуюся к северу равнину, голубой небосвод в пятнах белесых облаков и вершины далеких гор. Ближе к горам над степью мелькали какие-то крохотные точки, и Саймон, подняв бинокль, увидел стаю птеродактилей — точь-в-точь таких, как на видеозаписи из файла 4412 в «Анналах планетографии». Походили они на кайманов с Тайяхата, только летающих и с одной-единственной парой лап. Лапы были мощными, когтистыми, страшными.
Подул ветер, и тонкий конец ветви, на которой устроился Саймон, начал раскачиваться. Вверх-вниз, вверх-вниз… Он припомнил, что в этот сезон — как сообщалось в тех же «Анналах» — над заливом дуют сильные устойчивые ветры с севера, чередуясь с бурями — такими сильными, что зазевавшихся левиафанов нередко выбрасывает на берег. Этих мертвых чудищ, собственно, и препарировали биологи в эпоху исследования Тида, так как с живым левиафаном не совладал бы даже боевой «ифрит» с ракетной установкой «Железный Феликс».
Этих мертвых чудищ, собственно, и препарировали биологи в эпоху исследования Тида, так как с живым левиафаном не совладал бы даже боевой «ифрит» с ракетной установкой «Железный Феликс». Конечно, Хаоми права — никаких шансов пересечь залив, на плоту или на лодке, у изолянтов не было. Равным образом не могли они пробраться по суше, разве что в желудках огненных драконов. Да и у тех, по словам покойного де Брезака, среди вулканов шкура шла пузырями.
Саймон просидел на ветке почти весь день, но выяснил немногое. Утром прожектора потухли и загорелись вновь, едва над степью сгустились сумерки; это доказывало, что станция обитаема. Еще он видел человека, коренастого бритоголового крепыша, который время от времени появлялся на балконе, озирал степь и исчезал, явно предпочитая прохладу станции царившей снаружи жаре. Физиономию его, за дальностью расстояния, разглядеть как следует не удавалось, но Саймон решил, что интеллектом она не блещет. Определенно не блещет — можно поставить свое ожерелье против любого из амулетов Ноабу! По виду, этот парень привык не кнопки жать, а сворачивать шеи… Значит, есть второй, который знает, куда натянуть контактный шлем, как настроить компьютер, как открыть тоннель и как пройти по нему — в место далекое и безопасное. Ничего нового в такой информации не содержалось, и Саймон мог сделать лишь одно-единственное заключение: изолянты хитры и не склонны демонстрировать свои возможности и силы. Вероятно, они догадывались, что за ними наблюдают.