Ричард был не в форме и отстрелялся препаршиво, едва на зачет. Как и Маблунга Квамо, еще один грабитель-неудачник. Дервин тоже выступил не лучшим образом, из чего следовал вывод, что грабеж, даже компьютерный, вреден для здоровья. А вот что касается водных процедур, то они пользительны и успокаивают нервную систему. Это доказали Идрис и Ковач, которым с утра пришлось одолеть пару лиг в бассейне, имитировавшем полярный океан. Правда, лед в нем не плавал, но вода была шесть градусов по Цельсию, а над поверхностью тянуло знобящим ветерком.
Сдав свои пистолеты и пулемет, Ричард собрался в столовую подкрепиться, да не тут-то было. Его инструктор не дремал: пресек пути отступления, поставил по стойке «смирно» и, криво ухмыляясь, начал доискиваться, отчего это агент-стажер не может попасть в блюдце, какое бы и младенец описал? Может, агента-стажера замучил геморрой? Или встретился он в темном углу с призраком Аллена Даллеса? А может, то был не Даллес, а тень Берии или папы Мюллера? То-то ручонки у стажера дрожат!
Покорно выслушав все эти издевательства и подначки, Ричард буркнул:
— День неудачный, сэр. А в неудачные дни даже папа Мюллер никого не пытал и не вешал.
— Неудачный? — поразился Дейв Уокер. — Это почему же он неудачный? Кофе утром пересолил? Или на Леди Дот нарвался?
— Нарвался, — сказал Ричард. — На «калейдоскоп» у Кастальского.
— Та-ак… Ну, это следствие, а не причина. Причиналежит глубже! И сейчас мы ее раскопаем.
Пытка продолжалась до тех пор, пока Ричард все не выложил — и про сны, и про дротик, брошенный Цохани, и про страстную Долорес, и про свои занятия португальским, растянувшиеся чуть ли не до рассвета. Шеф-инструктор слушал его с полной серьезностью и сочувственно кивал, а затем выразился в том смысле, что женщины — источник всяких бед, но без них не обойтись, а значит, и беды неминуемы. Что же касается данного случая, то агент-стажер давно не мальчик и мог бы различить следствие и причину. Причина — сексуальные излишества, и ведут они к тяжким снам, непростительным промахам и общей моральной деградации. А посему…
Тут Уокер прекратил читать мораль, глубоко задумался (быть может, вспоминая о собственных излишествах), а спустя три-четыре минуты произнес:
— Послушай-ка одну историю, парень. Жили в оклахомском городишке Понка-Сити две сотни уродливых баб и красавица Мэриен. Как-то прошел слух, что Боб изнасиловал Мэриен; ну, Боба, разумеется, повесили. Затем повесили Дика, Джона и Питера — за то же самое. А после наступила очередь Майка, Шервуда, Гарри и Фрэнка… Словом, дело шло к тому, что в Понка-Сити совсем не останется парней. Но тут приехал к ним техасец и сказал: повесьте Мэриен! Мэриен повесили, и теперь в Понка-Сити тишь, гладь да Божья благодать. И какой отсюда вывод?
— Женщина — сосуд греха, — брякнул Ричард, томясь и ощущая сосущую пустоту в желудке.
— Это только половина правды, причем не самая важная, — наставительно сказал Уокер. — А вся правда в том, что надо ликвидировать причину, а не следствия. И коль придется тебе вешать Мэрией, намыль веревку получше.
Ричард щелкнул каблуками.
— С Мэрией я еще не знаком, сэр! Прикажете начать с Долорес?
— Ну, не так резво, парень! У нас же не Понка-Сити! Если б мы вздернули всех, с кем Долорес переспала…
Дейв Уокер ухмыльнулся каким-то своим мыслям и шагнул к выходу. Ричард последовал за ним, пообедал, провел еще один сеанс медитации и, возвратившись к себе, обнаружил на столике у дверей запечатанное диск-письмо. Разумеется, от отца, из дома, затерянного среди звезд; на Колумбии писем давно не писали и не наговаривали на памятный диск, общаясь лишь с помощью Инфор-Сети, компьютерных экранов и оптоволоконных линий связи.
Отцовские письма Ричард слушал только в своей комнате, расположившись в кресле у письменного стола, в крышку коего был вмонтирован универсальный терминал. Над столом были развешаны стереоснимки — вид на Чимару и водопады с высоты, улыбающийся отец в обнимку с Чочингой, щу и Ши, занятые какими-то охотничьими делами, милое личико Чии — не девушки, еще девочки. Пониже фотографий стоял на полке маленький гепард, сплетенный из тростника, а рядом с ним поблескивали метательные клинки и ритуальный нож тимару, узкий и наточенный словно бритва — хоть сейчас отхватывай палец. Вот и все тайятские раритеты не считая почетного ожерелья, которое хранилось в столе в запертом ящике. За три года Ричард продемонстрировал этот трофей лишь однажды, шеф-инструктору Уокеру — да и то по его настойчивой просьбе.
Он сел в кресло, вытянул длинные ноги и подумал, что сегодняшний день получается не из самых худших. С одной стороны, приснился тягостный сон, и врезало по мозгам «калейдоскопом», и отстрелялся плохо; зато с другой — отцовское письмо… Письмо, разумеется, было важнее любых огорчений и тягостных снов. Особенно если вести в нем добрые…
Но добрых вестей он не дождался. День все-таки был неудачным, вроде крысиного клыка в ожерелье, торчавшего среди почетных трофеев.
Отец сообщал, что сам он жив и здоров, как и тетушка Флори; что Чия месяц назад разродилась девочками, по такому случаю Сохо с Сотанисом закатили пир на всю Чимару; что живот у Чиззи тоже округлился и прибавление семейства случится месяца через три; что Чоч недавно приходил в Чимару и ожерелье его стало еще длинней; что вечерние зори над Тисуйю-Амат по-прежнему прекрасны, а два потока все так же несутся с гор в белой пене и радужном блеске. Но Чочинга, Наставник, занимаясь с внуками и демонстрируя им приемы с тяжелой секирой канида, споткнулся и подвернул ногу. А подвернув, упал на колени, и хоть поднялся сам, даже не опираясь на топор, но стал с того дня задумчив и мрачен.