Но все затмевал корабль. Довольно большой, двухмачтовый, с резным носом и причудливой башенкой на корме, он высился посреди зала, под ярким светом потолочных люстр; паруса его были свернуты, с синих бортов свисали ковры, на палубу вела крутая лесенка, а перед ней, будто собираясь спуститься на берег, стоял смуглый горбоносый араб, в чалме с изумрудным аграфом, с кривой саблей за кушаком и полуразвернутой картой в левой руке. Карта была древней; возможно, ее начертал еще сам Пири Рейс.
Саймон молча разглядывал все эти диковинки и чудеса, застывшие сказочным узором, этот овеществленный и зримый мир историй Шахразады. Абдаллах тоже молчал, явно наслаждаясь изумлением спутника; его синие глаза поблескивали, на губах блуждала загадочная улыбка предвкушения — будто среди всех сокровищ, собранных в пещере Али-Бабы, было что-то еще, совсем уж невероятное, способное не просто удивить, а повергнуть гостя в полный транс.
Абдаллах тоже молчал, явно наслаждаясь изумлением спутника; его синие глаза поблескивали, на губах блуждала загадочная улыбка предвкушения — будто среди всех сокровищ, собранных в пещере Али-Бабы, было что-то еще, совсем уж невероятное, способное не просто удивить, а повергнуть гостя в полный транс. Или в летаргический сон, как зачарованную принцессу.
Наконец он подхватил Саймона под руку и деликатно потянул вперед.
— Пойдем, сын мой. На эти чудеса можно взирать день, месяц или год, но среди прекрасного найдется прекраснейшее, среди достойного — достойнейшее. Вот таким предметам стоит уделить побольше времени. Пойдем! — Они медленно двинулись в глубь пещеры, и эмир продолжил:
— Большинство вещей тут — оружие, ковры, одежды, мебель — подлинные и, разумеется, совсем не сказочные. Но есть довольно забавные модели… Вот, например, — он кивнул в сторону деревянного коня. — На таком скакуне летал некий царевич, похитивший прекрасную принцессу — то ли в Персии, то ли в Индии, то ли в далеком Китае. Конь из эбенового дерева, изготовлен здесь, на Аллах Акбаре, по заказу моего прадеда… Не правда ли, чудо?
— Чудо, отец мой, — согласился Саймон, вдыхая сухой прохладный воздух, в котором не чувствовалось затхлости, свойственной подземелью, и заключил, что в этом огромном древнем музее стоит вполне современная система терморегуляции. Значит, были отдушины, выходящие на поверхность. причем не одна… Мысль о них промелькнула в голове Саймона и исчезла, когда он взглянул на корабль. Синий борт круглился, блестели полированные сходни, стройные мачты тянулись к потолку… Он погладил теплое дерево и спросил:
— А что ты скажешь насчет корабля, амир ал-муминин? Разве он не большее чудо?
— Большее и более древнее. Его построили на Земле, еще до Исхода, для какого-то нефтяного шейха, — этот титул эмир произнес с явным пренебрежением. — Шейх пожелал иметь копию парусника Синдбада, и для него собрали и укра сили этот корабль. А теперь он здесь, у меня! Вместе с самим Синдбадом! — Он кивнул на фигуру, застывшую на палубе.
Они обошли корабль. Справа от него, в одной из боковых ниш, расположились на отдых купцы. Трое пожилых людей в атласных халатах сидели на ковре, у низкого столика с серебряной посудой; перед ними изгибалась в танце стройная девушка с косами до колен, а позади застыли воины в серебристых кольчугах, охранявшие покой купцов. Стражей было пять, и над головой крайнего темнело отверстие в потолке — довольно высоко, метрах в двенадцати от пола. Поглядев на него, Саймон усмехнулся.
За кораблем была ничем не занятая площадка, тянувшаяся до торцовой стены. Перед ней, в небольшом овальном углублении, стоял цилиндр из черного мрамора, слегка расширявшийся кверху и доходивший Саймону до плеч. На этом пьедестале что-то белело — что-то небольшое, какая-то статуэтка сантиметров тридцать или сорок в высоту; блики света, игравшие на полированной поверхности, мешали разглядеть ее.
Приблизившись, Саймон понял, что это кошка — белая как снег, с пепельно-серым хвостом. Вероятно, ее вырезали из монолитной глыбы какого-то слоистого минерала: белый слой — голова с торчащими ушками, туловище и лапки, серый — хвост, приподнятый v изогнутый над спинкой. Кошка сидела — почти в той же позе, как маленький гепард Ши, сплетенный некогда Чией и подаренный Саймону. Этот гепард красовался теперь в его доме, в нише у письменного стола.
Но кошка являлась, конечно, гораздо более искусным изделием. Саймон будто бы видел каждую шерстинку — на тельце они лежали гладко, однако хвост был распушен, и чувствовалось, что зверек пребывает в покое, но в то же время настороже.
Шея была чуть-чуть вытянута, головка — чуть-чуть склонена, и казалось, что кошка разглядывает что-то у своих передних лап — возможно, блюдце с молоком или пальды хозяина, пожелавшего ее приласкать. Глаза у кошки были большие, бирюзовой голубизны, с черными щелями зрачков; на мордочке застыло выражение лукавства и ожидания. Сидела она на блестящей подставке, то ли серебряной, то ли стальной, со щелевидными насечками у края — очевидно, они служили украшением.
«Чудесная статуэтка, — подумал Саймон, — но далеко не самый ценный экспонат коллекции. И не самый древний статуя позолоченного Шивы наверняка древнее, как и оружие, доспехи и посуда».