— Зукк не знать, что мой здесь, — Ноабу коснулся его локтя сухими тонкими пальцами. — Мы идти на станция и убивать зукк? Так, как они убивать Жула Дебеза?
— Нет. Они выйдут. Они знают, что кто-то пришел. Эти башни им сказали, — Саймон вытянул дротик к ближайшей решетчатой вышке Периметра.
— Разве башни сказать про Ноабу? Может, не Ноабу ходить мимо, а зверь?
Змея? Или птица? Башни этого не знать.
— Звери и птицы их боятся и близко не ходят. Так что зукки уже догадались, что пришел человек. Сейчас они думают, что делать. Разглядят, что меня нет на дереве, выйдут. Главный зукк захочет со мной поговорить. Я ему отвечу. А после… после мы метнем дротики.
Саймон опустил ладонь на плечо Ноабу и почувствовал, что тот дрожит. Кожа пигмея была горячей и влажной, мускулы трепетали под ней тонкими, но упругими змейками.
— Тебе не приходилось убивать? — склонившись к его уху, прошептал Саймон.
— Убивать людей?
Вздохнув, Ноабу отрицательно покачал головой. Белки его широко раскрытых глаз сверкнули.
— Откуда? Мой — охотник, а люди не дичь… Правда, Данго-Данго сказать мне, что зукки — не люди…
— Не люди, — подтвердил Саймон. — И поэтому, друг, пусть твоя рука будет твердой. Дротики у тебя легкие, значит, мы должны целиться в горло или в сердце. Зукков трое, и я убью двоих — тех, что с разрядниками. Один — тощий и невысокий, другой — с широкими плечами и головой как шар. Ты их не трогай, они — моя забота. Ты кидай дротик в третьего, Ноабу. Он темнолицый, с усами и шрамом на щеке… Я думаю, он убил Жула Дебезу. Ты должен попасть ему сюда, — Саймон ткнул пальцем под нижнюю челюсть. — Если ты его не убьешь, он начнет стрелять. У него карабин, а пуля летит дальше дротика.
— Это верно, — согласился пигмей, но дрожать не перестал — видимо, от возбуждения.
Проем в сером куполе ненадолго осветился, и оттуда выскользнула смутная тень. Свет от прожекторов падал на деревья, а у стен станции царила полутьма — Тид не имел естественных спутников, и ночи здесь были темными. Саймон, однако, различил мощную фигуру Паши-крепыша; тот напряженно всматривался в дубовые кроны, выставив перед собой эмиттер. Стоял он словно мишень в тире, и проткнуть ему глотку было б нетрудно, но Саймон не торопился, дожидаясь, когда соберется вся компания.
Что- то зашевелилось в проходе, и он каким-то шестым инстинктивным чувством осознал, что там находится Пономарь.
Что- то зашевелилось в проходе, и он каким-то шестым инстинктивным чувством осознал, что там находится Пономарь. Евгений свет Петрович, дорогой земляк… А где же третий, Мела? Опытный, гад! На балконе он не появится, там слишком светло… И ждать его здесь, со стороны бассейна, не стоит… Скорее он проскользнет восточным проходом, чтоб вылезти справа… наверняка справа…
Саймон наклонился к пигмею и прошептал:
— Двадцать шагов на восток, Ноабу. Спрячься за деревом и гляди в оба — твой очень быстрый. Когда я крикну, метнешь в него дротики, в горло и в грудь. Ты можешь бросать свои копья обеими руками?
Маленький охотник кивнул и исчез так, что ни одна травинка не зашуршала.
Саймон продолжал следить за бритоголовым и Пономарем. Эти двое чего-то ждали.
Он не пытался проникнуть в их мысли. Это было ни к чему, ибо ситуация сложилась ясней ясного. Бритоголовый — тот, похоже, не думал ничего, а вот Пономарь был человеком сообразительным, способным сложить пару фактов. Впрочем, и проблема была несложной. Раздался сигнал — значит, кто-то проник за Периметр. Пленник исчез — значит, его освободили. Второго сигнала не было — значит, и пленник, и его освободитель прячутся под деревьями, а не удрали в степь… Все ясно, как дважды два!
Боковым зрением он заметил тень, осторожно скользившую со стороны вертолетного ангара. Мела, ублюдок! В руках у него был карабин, и двигался он со сноровкой опытного убийцы, почти бесшумно и незаметно, как ядовитый тайят-ский паук, охотник на пятнистых жаб. Но Саймон все-таки его увидел — значит, видел и Ноабу.
Не дрогнет ли малыш? Не спутает ли зукка с человеком?
Ведь внешнее сходство так велико…
От темного входа, прервав эту мысль, раздался бесцветный голос Пономаря:
— Что же ты прячешься, голубок? Или висеть надоело? А капитан ведь так старался… Устроил тебя с комфортом, разве нет? И мы с тобой вроде бы столковались: я — слово и ты — слово. Твое слово — на рассвете, а рассвет еще не наступил!
— Рассвет не наступил, зато у меня случилось просветление, — отозвался
Саймон, поднимая дротики. В следующий миг он выкрикнул:
— Дюгесклен! Дюгесклен! «Дюгесклен — французский рыцарь и полководец времен Столетней войны (1337-1453 гг.) между Англией и Францией.».
— и метнул свои легкие копья обеими руками.
Этот пароль, вероятно, придумал де Брезак, считавший род свой от провансальских трубадуров. Покойный де Брезак… Но слово, внесенное им в память компьютера, не потерялось и не забылось. Имя славного рыцаря, героя Столетней войны, летело сейчас сквозь темную тидскую ночь, неслось на остриях двух копий, ширилось и грохотало, как боевой турнирный клич, как зов неотвратимой мести. Дюгесклен! Дюгесклен! Отпрыск прежних твоих врагов мстил за смерть француза! И в этом повороте судеб было нечто справедливое и неизбежное — и столь же таинственно-волнующее, как загадка Пандуса.