качестве примера, над которым я попросил бы вас поразмыслить, возьмем
единственную женщину из «У меня нет рта…» — Эллен.
Если читать рассказ, пользуясь приемами скоростного чтения, то
легко может создаться впечатление, что Эллен самолюбивая, склонная
пофлиртовать и чрезвычайно жестокая сука.
Почему бы и нет, разве автор
не говорит , что она именно такая? Да, говорит. И поэтому я должен
здесь объяснить то, что должен объяснить — причем все это имеется в
тексте рассказа, и я не занимаюсь никакими интерпретациями или
реинтерпретациями ради успокоения собственной совести, — женщинам,
воспринимающим Эллен как классический пример моей «ненависти к
женщинам». Но, как я уже упоминал выше, все как раз наоборот.
Подумайте сами: повествование ведется от первого лица — Теда,
одного из группы людей, которых компьютер АМ поместил в центр Земли
для пыток. Но, как я ясно указал в рассказе, и опять-таки устами Теда,
компьютер так или иначе изменил каждого из этой группы. Машина их
согнула, скрутила, искалечила тела или умы. Тед сам говорит, что
превратился в параноика. Он был гуманистом, любил людей, но АМ так все
переключил у него в голове, что теперь он воспринимает всех и все
негативно. Это Тед , а не Автор оскорбляет Эллен и подвергает сомнению
ее поступки и мотивации. Но если вы посмотрите на ее реальные поступки
, то станет очевидно, что единственная личность в рассказе,
сохранившая хоть какую-то доброту к другим, есть именно Эллен. Она
плачет из-за них, пытается утешить и подбодрить, приносит им
единственное тепло и облегчение в мире страданий, где они очутились.
(Вспомнив свои ремарки отцу-иезуиту в рассказанном выше анекдоте, хочу
отметить — немногие читатели осознали, что Эллен женщина чернокожая,
хотя это сказано в рассказе открытым текстом. Теперь, уже задним
числом, я вижу плюсы и минусы того, что сделал Эллен чернокожей.
Сделав это, я проявил рефлекторный либерализм — вспомните, что рассказ
я писал в 1965 году, когда и у меня, и у всей нации начала остро
пробуждаться социальная совесть, — но я был уже достаточно опытным
писателем, чтобы не выпячивать это. И фактически я, хотя и наделил эту
представительницу многострадальной расы благородством, которым не
обладают ее светлокожие товарищи по несчастью, сам проявил его до
такой степени, что оно… оно, по сути, осталось незамеченным.)
Далее, именно Эллен присоединяется к Теду в
освобождении-через-смерть, которое для них единственный способ бегства
от пыток АМ. А когда наступает ее время умирать, она вновь
демонстрирует не только свою героическую природу, но и осознание того,
что это величайший акт доброты, который человек может совершить, чтобы
избавить другого от вины за причиненную смерть. Я написал так:
«Эллен посмотрела на меня, черты ее лица, словно вырезанного из
черного дерева, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега.
Весь ее вид, поза выдавали страх и одновременно мольбу. Я знал, что у
нас есть еще одна минута.
И нанес ей удар. Эллен наклонилась ко мне, изо рта брызнула кровь.
Я не понимал, что означает выражение ее лица, видимо, боль была
слишком сильной и страдания исказили черты; но это могло быть
благодарностью. Вполне возможно. Пожалуйста».
Ее мужество в тот момент лишь едва уступает мужеству Теда. Она
знает, что АМ станет мстить и месть его окажется еще страшнее всего,
что происходило до сих пор, и обрушится она на тех из еще оставшихся в
живых, кто украл его живые игрушки; и все равно она освобождает
Нимдека, рискуя собственной душой. Итак, можно увидеть, что все
отрицательное, высказанное в адрес Эллен — и столь часто приписываемое
Авторской «ненависти к женщинам», — есть лишь словесное проявление
паранойи Теда, пробужденной в нем компьютером.
Наконец, когда дело доходит до последних оставшихся в живых, Тед
демонстрирует свое незаурядное мужество и необыкновенное человеческое
чувство самопожертвования, преодолевая при этом свое глубокое
психическое расстройство , и доводит до конца финальный акт любви и
самоотрицания.
Он убивает Эллен. А она прощает его взглядом. Даже в
последний, преисполненный боли момент своей жизни она показывает себя
настолько высокой личностью, что освобождает его от ответственности за
акт убийства.
Теперь настало время поговорить о втором элементе, который
большинство читателей поняло неправильно; том аспекте этого
произведения, в который я постарался вложить смысловой подтекст: о
морали, если хотите.
Какой удручающий и тяжелый конец . Наоборот — бесконечно
положительный и полный надежд.
Как я могу делать такие заявления, если рассказ кончается
несколькими убийствами и неслыханным ужасом? Могу и делаю, потому что
«У меня нет рта…» утверждает, что даже когда последняя надежда
утеряна, когда наградой может стать лишь пытка и физическая боль, то
все равно даже в самом униженном человеческом существе отыщется
негасимая искра внутреннего достоинства, самопожертвования и
олимпийского мужества, способная возвысить каждого из нас до высот
благородства в его предельном выражении. Из всех качеств,
приписываемых человечеству как общепризнанному этноцентрическому
raison d’etre за тот предмет спора, которым мы обладаем, summatus ,