нас есть еще одна минута. И нанес ей удар. Эллен наклонилась ко мне,
изо рта брызнула кровь. Я не понимал, что означает выражение ее лица,
видимо, боль была слишком сильной и страдания исказили черты; но это
могло быть благодарностью. Вполне возможно. Пожалуйста.
Наверное, прошло несколько сотен лет. Не знаю. АМ теперь
развлекается ускоряя, а иногда замедляя мое восприятие времени.
Пожалуй, скажу слово «сейчaс». Сейчас. Мне понадобилось десять
месяцев, чтобы это сказать. Не знаю. Я думаю, прошло несколько сотен
лет.
АМ был в ярости. И не позволил мне их похоронить. Не имеет
значения. Я все равно не смог бы выкопать могилы. Он высушил снег. И
сделал так, что наступила ночь. Он ревел и насылал саранчу. Ничего не
изменилось. Они оставались мертвыми. Я его победил. АМ был в ярости.
Раньше я считал, что он меня ненавидит. И ошибался. В его прежнем
отношении не было и тени той ненависти, которая теперь сочилась из
каждой платы. Он сделал все, чтобы я страдал вечно и не смог покончить
с собой.
Он сделал все, чтобы я страдал вечно и не смог покончить
с собой.
Он оставил мой мозг в целости и сохранности. Я могу думать,
удивляться, тосковать, мне снятся сны. Я помню их всех. Мне бы
хотелось…
Ну, это какая-то бессмыслица. Я знаю, что спас их, знаю, что спас
от того, что произошло со мной, и все же не могу забыть, как убивал.
Лицо Эллен. Это совсем не просто. Иногда мне очень хочется забыть. Не
имеет значения.
АМ изменил меня, думаю, для собственного спокойствия. Он не хочет,
чтобы я на полной скорости врезался головой в какой-нибудь компьютер и
размозжил себе череп. Или перестал дышать и потерял сознание. Или
перерезал себе горло листом ржавого железа. Здесь масса зеркальных
поверхностей. Я вам расскажу, на что стал похож: теперь я — большое,
желеобразное нечто . Круглое, без рта; там, где раньше находились
глаза, пульсируют белые отверстия, заполненные густым туманом. Руки
превратились в резиновые отростки; ноги напоминают обрубки мягкого
скользкого теста. Когда я передвигаюсь, за мной тянется мокрый след.
Какие-то пятна отвратительно серого цвета появляются на моей
поверхности, а потом исчезают, словно где-то внутри загорается свет.
Внешне: тупо, бессмысленно я брожу по коридорам, нечто, которое
никогда не могло быть человеком, существо столь чуждое всему
человеческому, что даже слабое сходство с ним становится
непристойностью.
Изнутри: один. Здесь. Я живу под землей, на дне моря, в брюхе АМ,
которого мы создали, потому что не умели правильно тратить время и,
вероятно, подсознательно понимали, что он справляется с этим лучше. По
крайней мере, те четверо теперь в безопасности.
АМ страшно разозлился. А я стал счастливее. И все же… АМ победил,
просто… он отомстил…
У меня нет рта, а я хочу кричать.
* * *
День труда — американский праздник, отмечаемый в первое
воскресенье сентября.
* * *
Мыслю — следовательно, существую (лат.)
Послесловие к российскому изданию
Для меня история написания «У меня нет рта…» и его последующего
успеха есть классический пример самоисполнившегося пророчества.
Я никогда еще не излагал полностью свои чувства по поводу этого
рассказа, хотя он стал одним из трех-четырех произведений, наиболее
тесно связанных с «репутацией», которую я ухитрился приобрести, моим
наиболее «знаменитым» рассказом. (Прошу прощения за кавычки; я
воспринимаю слова, заключенные в них, более чем скептически. Кавычки
призваны указывать, что эти слова используют «другие», подразумевая по
меньшей мере «общеизвестное».)
Вероятно, за каждое из 6500 слов, из которых состоит этот рассказ,
я получил больше, чем за любую другую из написанных мною вещей —
возможно, за исключением «Покайся, Арлекин…», впервые опубликованного
Фредериком Полом. И это не случайность, потому что этот рассказ не
появился бы на свет, если бы Фред не купил и не опубликовал «Арлекина»
в 1965 году.
И это не случайность, потому что этот рассказ не
появился бы на свет, если бы Фред не купил и не опубликовал «Арлекина»
в 1965 году. Но… об этом потом.
«У меня нет рта…» был переведен на польский, русский, немецкий,
арабский, испанский, японский, эсперанто, французский, китайский,
норвежский, датский, иврит, финский, шведский, банту, португальский… и
на многие другие языки, которые у меня нет места или времени здесь
перечислять. Несколько раз его адаптировали для сцены, а Роберт
Сильверберг даже переделал его в трехактную пьесу для постановки (не
на Бродвее). Британский кинопродюсер Макс Розенберг попытался назвать
так же задуманный им фильм ужасов; но ему пришлось остановиться, когда
Федеральный окружной суд Лос-Анджелеса постановил: хотя авторскими
правами такое название защитить невозможно, оно все же может быть
защищено, поэтому Розенбергу пришлось назвать свой фильм иначе.
Кажется, он назывался «Ведро крови», но я могу и ошибаться. (Похоже, я
становлюсь слишком умен. На самом деле он назывался «А теперь
начинаются вопли», вышел в 1973 году.)
Рассказ включался в хрестоматии для университетов и колледжей, его
перепечатывали журналы столь разные, как «Knave» и «Datamation». После
публикации в последнем — ведущем журнале промышленности по
производству оборудования для автоматической обработки информации —