Узнавать таким своеобразным способом и в столь нелепом виде. Не как нечто
цельное — а фрагментами и урывками, что как бы просовывала в голову чья-то
невидимая рука. Когда случались эти невнятные, нарочито мимолетные
прозрения — «сейчас из-за угла вырулит грузовик», — что сделали Артура —
«первым придет Полуночный Танцор» — чуть ли не обитателем двух миров сразу
— «поезд опоздает на десять минут», — он видел будущее как сквозь мутное
стекло — «вторую запонку найдешь в медицинском кабинете» — и сам едва ли
сознавал, что сулит ему этот дар.
Долгие годы этот невзрачный человечек с шаркающей походкой что-то
бубнил себе под нос и бросал по сторонам смущенные взгляды, проживая со
своей вдовствующей матерью в доме из восьми комнат — в окружении жимолости
и душистого горошка. Долгие-долгие годы он служил неважно где и непонятно
кем — и все эти годы неизменно возвращался домой к умиротворяющему голубому
фартуку Матушки.
Проходили годы. Годы, почти лишенные перемен, лишенные всякой
значимости. Годы, ничем существенным не наполненные. И все же это было
славное время. Время спокойствия и тишины.
Потом Матушка умерла. Тяжко вздыхая в ночи под крахмальной простыней
на мансарде, она все замедлялась и замедлялась, будто старый заезженный
патефон, — и наконец умерла. Отыграв на ней свою мелодию, жизнь столь же
естественно и неизбежно исполнила последний аккорд.
Для Артура это означало определенные перемены.
Теперь ни безмятежного сна по ночам, ни тихих вечерних бесед, ни
триктрака или виста, ни вовремя поданного полдника — «не опоздать бы
обратно в контору», — ни утреннего тоста с корицей, ни апельсинового сока в
любимом стаканчике. Теперь перед Артуром оказалось шоссе с односторонним
движением — и в одну полосу. Дорога, по которой пришлось привыкать
двигаться в одиночестве.
Он приучался питаться в ресторанах и кафе. С трудом отыскивал чистое
белье.
С трудом отыскивал чистое
белье. Сам отдавал свою одежду в чистку, а обувь в починку.
А самое главное — в течение этих шести лет после смерти Матушки Артур
постепенно приходил к пониманию, что время от времени может видеть обрывки
будущего. Способность эта не тревожила его, не удивляла — особенно когда он
с ней уже свыкся. Ни разу не довелось Артуру узнать о своем будущем что-то
хоть мало-мальски пугающее — и, не явись ему тот вечер огненной смерти,
странный дар, скорее всего, никогда бы его и не обеспокоил.
Но случилось так, что он это увидел.
И теперь, когда смерть оказалась совсем рядом — когда у Артура
осталось не более двух недель, — ему вдруг стало совершенно необходимо
найти в жизни какую-то цель. Он непременно должен был отыскать хоть
какое-то оправдание своего присутствия в этом мире — чтобы спокойно и без
сожаления умереть. Но вот Артур все сидел и сидел в кожаном кресле с
высокой спинкой — в сумрачной гостиной пустого дома из восьми комнат, — а
цель так и не находилась. Никогда раньше ему и в голову не приходила мысль
о смерти. С кончиной Матушки было, конечно, тяжело свыкнуться, но все-таки
Артур знал, что однажды это должно случиться (хоть никогда и не задумывался
о всех последствиях). Но собственная смерть дело совсем иное.
— Как может человек дожить до тридцати девяти лет — и так ничего и не
обрести в жизни? — вслух спросил он себя. — Как же так может быть?
Но то была чистая правда. Ничем Артур в этой жизни не обладал. Ни
особыми талантами, ни результатами трудов, ни воспоминаниями о значительных
поступках. Ни целью.
Перебирая в уме все свои недостачи, Артур все-таки добрался до
важнейшей из них. До той самой, из-за которой он, что ни говори, не мог
считаться полноценным мужчиной. Женщины! Артур был девственником — женщиной
он ни разу в жизни не обладал.
Теперь же, когда земной жизни ему остались какие-то две недели, Артур
Фулбрайт понял наконец, чего ему хочется больше всего на свете. Больше, чем
славы и богатства. Больше высокого положения в обществе. Его желание
оказалось на удивление простым и несуетным.
Артур Фулбрайт хотел женщину.
Кое-какой капитал у него имелся. Две с лишним тысячи долларов в
наличных и в облигациях остались от Матушки. Еще две сумел отложить он сам.
Эти четыре тысячи хоть и не сразу — приобрели для Артура Фулбрайта решающее
значение.
Мысль купить женщину пришла ему в голову лишь после нескольких
неудачных попыток добиться желаемого. Первую Артур предпринял с молоденькой
машинисткой из их конторы, что работала в отделе оплаты по векселям.
— Простите, Джекки, — обратился он к ней при случае, — а что, если
нам… уфф… как вы посмотрите на то, чтобы нам… уфф… ну, сходить
вечером в театр.
.. или еще куда-нибудь?
Девушка уставилась на Артура с таким интересом, будто перед ней стояло
что-то страшно диковинное… и согласилась, мысленно отвергнув вечер,
проведенный с подругой за курением травки и перемыванием всевозможных
косточек.
В тот вечер она так въехала своему неловкому кавалеру кулачком под