Я долго бежал вдоль забора, пока не нашел дыру снизу. Опустился на землю и протиснулся под перекладиной, вымазав всю одежду. Зато теперь я был со стороны лесопилки, в зарослях сумаха и чертополоха. Пробежав еще немного, я оказался у чертова пруда. Тогда я сел на землю и уставился на черную воду. Я плакал.
Я шел по следу до самого пруда. Мне пришлось гораздо дольше перелезать через забор, чем ему пролазить под ним. Когда я вышел к пруду, он сидел, закусив травинку осоки, и тихо плакал.
Я слышал его шаги, но не обернулся.
Я подошел и присел рядом с ним.
— Эй, — позвал я негромко. — Эй, маленький Гус! Ни за что не повернусь. Ни за что.
Я позвал его еще раз, потом тронул за плечо, и он вдруг бросился ко мне на грудь и зарыдал, повторяя снова и снова:
— Не уходи, пожалуйста, не уходи, возьми меня с собой, только не оставляй меня здесь…
Я тоже плакал. Я обнимал маленького Гуса, гладил его по волосам и чувствовал, как он изо всех сил прижимается ко мне, сильнее, чем может прижиматься семилетний мальчик, и я попытался объяснить ему, как все было и будет.
— Гус, эй, маленький Гус, послушай… Я хочу остаться, ты знаешь, что я хочу остаться… но я не могу.
Я поднял голову. Он тоже плакал. Было непривычно видеть, как плачет взрослый, и я сказал:
— Если ты уйдешь, я обязательно умру. Обязательно!
Я понял, что объяснить ничего не удастся. Он просто был еще очень маленький. Он не мог понять.
Он расцепил мои руки и положил их мне на колени. Потом встал. Он собирался уйти от меня. Я понял. Я перестал плакать. Он не увидит моих слез.
Я посмотрел на него. В лунном свете его лицо казалось бледным фотоснимком. Я не ошибся. Он сумеет понять. Дети всегда понимают. Я повернулся и побрел назад по тропинке. Маленький Гус остался. Сидел и смотрел мне вслед. Я только один раз обернулся. Он сидел в той же позе.
Я смотрел, как он уходит. Он был моим другом. Но он оказался слюнтяй. Настоящий. Я ему докажу! Я ему взаправду докажу! Я уйду отсюда, сбегу, стану знаменитым, прославлюсь, а потом где?нибудь его встречу, он протянет мне руку, а я в него плюну. А потом поколочу.
Он дошел до конца тропинки и скрылся из виду. Я еще долго сидел возле пруда. Пока совсем не замерз.
Я сел в машину и поехал искать дорогу назад, в будущее, которому я принадлежал. Ничего особенного, но другого у меня не было. И я его найду… Драгун был еще у меня… предстояло немало остановок на пути к самому себе. Наверное, Канзас; наверное, Матавачан, Онтарио, Канада; наверное, Галвестон; наверное, Шелби, Северная Каролина.
Плача, я ехал. Мне было жалко не себя, нет, мне было жалко себя, маленького Гуса, я плакал из?за того, что я ему сделал, кем заставил стать. Гус… Гус!
Но… о Боже, а если я приеду еще… и еще? Неожиданно дорога стала незнакомой.
«МНЕ ЖАЛЬ, АРЛЕКИН!» — СКАЗАЛ ЧАСОВЩИК
Всем, постоянно спрашивающим:
«о чем это?», жаждущим точного
указания, где все это происходит.
«Итак, огромная масса людей служит госу-
дарству. Скорее всего, они не люди, а че-
ловекоподобные механизмы. Они — это регу-
лярная армия, милиция, тюремщики и про-
чие. Не стоит их осуждать или жалеть. Их
уровень — уровень дерева, земли, камня,
единственное, на что они годятся — прис-
луживать. Это — инертная масса, и отдель-
ный человек в ней ценится так же, как пе-
регоревшая лампочка. У них такое же чувс-
тво собственного достоинства, как у лоша-
дей или собак. И тем не менее, они счита-
ются добропорядочными гражданами. Осталь-
ные — многочисленные законодатели, поли-
тиканы, юристы, владельцы контор — служат
государству, главным образом, своими моз-
гами и мораль их одинакова. Они могут
служить и богу и дьяволу совершенно спо-
койно. И очень мало героев, патриотов,
мучеников, реформаторов — действительно
великих людей — пытаюся служить государс-
тву по совести, вызывая этим недовольство
основной массы, которая видит в них своих
врагов».
Генри Дэвид Торо
«ГРАЖДАНСКОЕ НЕПОВИНОВЕНИЕ».
Это и есть сюжет. се начнется с середины, позже узнаем,
как все началось, а конец последует в конце.
се так и было. Это был прекрасный мир, как утверждали,
заслуживающий внимания того, КТО БЕЗОСТАНОВОЧНО СОХРАНЯЛ МА-
ШИННУЮ ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ, подливая лучшую смазку на сегменты
и рычаги цивилизации. Но тут появился несогласный, герой,
постепенно приобретающий популярность. Бюрократы не спешили
разделаться с этим «эмоционально беспокойным элементом из
простого народа». Вместо этого они попытались возложить дан-
ную проблему на Часовщика и его механизмы закона.
Но проблема оставалась реальной, и никто не мог предс-
казать, как развернутся события дальше. Это напоминало давно
позабытую болезнь, которая внезапно вспыхнула в серед, где
иммунитет к ней давно утерян. И эта болезнь обрела реальное
воплощение.
Она воплотилась в л и ч н о с т ь, чего не случалось на
протяжении уже многих десятилетий. Но это произошло и вызва-
ло серьезные опасения. В определенных кругах среднего уровня
обо всем этом думали с негодованием. Вульгарная бравада.
Анархия. Позор. Другие ничего не думали, только посмеива-
лись. Это происходило там, где мысли подчинялись традициям,