равно осталась в ловушке. АМ не мог путешествовать, не умел
удивляться, не знал, что такое привязанность. Он мог только быть.
Поэтому, исполненный внутреннего презрения, которое машины всегда
испытывали по отношению к слабым, нежным существам, создавшим их, АМ
желал отомстить. И в своем безумии выбрал нас, пятерых, для личного,
бесконечного сведения счетов, которое, однако, никогда не утолит его
жажды… будет только развлекать, напоминать о ненависти к людям и
помогать ее лелеять. Мы стали бессмертными жертвами, нас поместили в
клетку и заставили безропотно переносить пытки и издевательства,
рожденные его не знающим границ извращенным воображением.
Он никогда нас не отпустит. Мы будем вечно оставаться рабами его
брюха. Пятеро людей — вот все, чем он мог занимать свое время, а как
раз времени у него было бесконечно много. Мы всегда будем с ним, среди
бесчисленных пещер, наполненных гниющими останками других машин, в
мире разума, лишенного души. Он был Землей, а мы — плодами этой Земли;
и хотя АМ пожрал нас, он не в состоянии переварить добычу. Мы не можем
умереть. Мы пытались, пытались совершить самоубийство, точнее один или
двое из нас пытались. Однако АМ помешал. Наверное, мы хотели, чтобы
нам помешали.
Не спрашивайте почему. Я не спрашивал. Больше, чем миллион раз в
день. Возможно, когда-нибудь мы сумеем незаметно принять смерть.
Мы не можем
умереть. Мы пытались, пытались совершить самоубийство, точнее один или
двое из нас пытались. Однако АМ помешал. Наверное, мы хотели, чтобы
нам помешали.
Не спрашивайте почему. Я не спрашивал. Больше, чем миллион раз в
день. Возможно, когда-нибудь мы сумеем незаметно принять смерть.
Бессмертные — да, но уязвимые. Я понял это, когда АМ покинул мой разум
и предоставил мне отвратительную возможность прийти в себя с
ощущением, что горящий неоновый столб по-прежнему рассекает мягкие
ткани серого вещества моего мозга.
Он ушел, пробормотав на прощание:
«Гореть тебе в аду».
И добавил весело:
«Однако ты ведь уже давно туда попал, не правда ли?»
Оказалось, что ураган действительно был вызван огромной безумной
птицей, хлопавшей исполинскими крыльями.
Наше путешествие продолжалось уже почти месяц, и АМ открыл проходы
таким образом, что мы попали сюда, под Северный полюс, куда он
поместил это кошмарное существо. Где он взял столько материи, чтобы
создать это чудовище? Как придумал его? Может быть, нашел в наших
снах? Или откопал в огромных хранилищах информации планеты, которую
изувечил и которой теперь правил? Из скандинавской мифологии явился
этот орел, этот стервятник, птица Рух. Существо, рожденное ветром.
Настоящий дьявол.
Гигантская птица. Слова: огромная, чудовищная, уродливая,
неповоротливая, раздувшаяся, невообразимая — не годятся для ее
описания. На скале над нашими головами сидела птица, вышедшая из бури,
и колыхалась в такт своему неровному дыханию, ее змеиную шею окутывал
призрачный, клубящийся туман, а шею венчала огромная голова размером с
особняк в стиле Тюдоров; клюв медленно открывался и закрывался…
чувственно; даже самому кровожадному крокодилу и не снились такие
челюсти; два злющих глаза прятались под складками толстой кожи.
Заглянув в них, вы оказывались в ледяной пропасти, по стенам которой
сползает синий лед. Птица еще раз вздохнула и приподняла свои
исполинские крылья, словно пожала плечами. Потом устроилась поудобнее
и заснула. Когти. Клыки. Гвозди. Клинки. Гигантская птица спала.
АМ явился нам в виде пылающего куста и сказал, что мы можем убить
ураганную птицу, если хотим поесть. Мы не ели уже очень долго, но
Горристер только пожал плечами, а Бенни задрожал и начал пускать
слюни. Эллен обняла его.
— Тед, я хочу есть, — сказала она.
Я улыбнулся; можно было бы попытаться ее утешить… но слова звучали
бы фальшиво, как и бравада Нимдека.
— А ты дай нам оружие, — потребовал он.
Пылающий куст исчез, а на его месте появилось два грубых лука со
стрелами и водяной пистолет. Я поднял один из луков. Пустое дело.
Нимдек с трудом сглотнул. Потом мы повернули и пустились в далекий
обратный путь. Сколько времени носил нас ветер, поднятый ураганной
птицей, мы не знали — АМ лишил нас сознания, а заодно и пищи. Мы
добирались до этой птицы целый месяц — и ничего не ели. Сколько еще
нужно пройти, чтобы попасть в ледяные пещеры, где спрятаны обещанные
консервы?
Думать об этом не хотелось. Никто из нас, конечно же, не умрет. АМ
выдаст нам какую-нибудь мерзость или слизь — вместо еды. Или ничего. И
будет старательно поддерживать жизнь в наших телах… жизнь, боль и
страдания.
Птица спала, сколько она еще проспит, не имело значения; АМ ее
уберет, когда наиграется.
Столько мяса! И такого нежного!
Мы шли вперед и вдруг услышали безумный, визгливый смех толстой
женщины, смех разносился по коридорам, уходящим в никуда.
Смеялась не Эллен. Она не была толстой, да и вообще за сто девять
лет я ни разу не слышал, чтобы она смеялась. По правде говоря, я не
слышал… мы шли… я хотел есть…
Мы продвигались очень медленно. Время от времени кто-нибудь терял
сознание и приходилось ждать. Как-то раз АМ решил устроить
землетрясение, одновременно прошив подметки наших башмаков гвоздями