— Пулеметчики не должны постоянно сидеть на месте. Иначе их снесут очень быстро. Бойцам надо подготовить хоть какие-то укрытия от артогня. И замаскировать позиции. Всем, кроме пулеметчиков, стрелять только одиночными, бегло…
Я осекся, глянул на Игнатьева, на его людей и махнул рукой.
— Хотя бы короткими очередями. Гранаты есть?
— Есть. Даже один подствольный гранатомет. У меня.
— Отдай его лучшему стрелку. Пусть работает только по групповым целям, по пулеметам, командирам…
Опять осекся. Вряд ли этот «лучший боец» сможет определить, кто есть кто.
— Позиции менять быстрыми перебежками. Перебегать на три счета. Знаешь, что это такое?
— Д-да…
Я вздохнул. Все эти советы — дельные, нужные, важные — удержатся в голове бойцов до первого выстрела. А потом будет то, что и всегда, — круглые глаза, прерывистое дыхание, душа в пятках.
А потом будет то, что и всегда, — круглые глаза, прерывистое дыхание, душа в пятках. Когда в ушах грохот, мельтешение смутных фигурок впереди — не до наставлений. Кто-то упадет лицом в землю, забыв о своем оружии, кто-то станет палить в небеса, а кто-то рванет прочь, сам не зная куда.
Говорить о том, что главной задачей командира может стать ловля и возвращение тех, у кого сдадут нервы, я не стал. Незачем заранее настраивать его на минорный лад.
— Все ясно? — спросил я, закончив довольно длинную речь.
— Все, — кивнул Игнатьев.
— Будут жать — отходите к озеру. Только заслон оставьте.
— Некуда отходить, — отрезал тот. — Надо держатся до последнего.
Этот лозунг, хорошо знакомый по прежним временам в моем мире, здесь звучал неуместно. Потеря одного поселка ничего не значит. А вот потеря людей — значит много. Но возражать Игнатьеву нет смысла.
— Ладно. Поспешите. Надо организовать оборону, расставить людей. Да, еще раз — не забывайте приглядывать за тылом. Как бы не обошли…
Игнатьев постоял на месте, запоминая все рекомендации, потом махнул рукой и сказал:
— Спасибо за подсказку. Сделаем.
Потом немного помялся, вильнул взглядом.
— Ты, это… служил, что ли? Разбираешься, смотрю, в деле…
Я оскалился, отвечать не стал. Игнатьев опять кивнул и пошел к бойцам, на ходу раздавал приказы. Те ожили, забегали.
Подошел инженер. Глядя на суетящихся бойцов, спросил:
— Что делать будем?
— В смысле?
— Линию я проверил. Дел больше нет.
— Тогда валим отсюда. И побыстрее.
— П-почему? — от неожиданности заикнулся Борис.
— Потому что вот-вот здесь будет жарко. Очень жарко.
Борис недоверчиво мигнул, почесал щеку. Новость не радовала.
— Ты думаешь?
— Знаю.
— А может…
— Чего?
— Может, остаться помочь?
Теперь я уставился на инженера. Вот герой на мою голову!
— Чем? Ты стрелять умеешь? Опыт есть? У тебя какое задание? Линию проверить! А не в войнушку играть. Понял? Давай в машину. Приедем в город, доложим. Связь здесь не работает, так что выступим в роли связных.
Видя, что инженер еще размышляет, взял его за руку и легонько подтолкнул к машине.
— Пошли.
3
На обратную дорогу ушло больше времени, чем в первый раз. Я чаще останавливался, осматривал местность, выбирал самый незаметный путь. И хотя все было спокойно, напряжение не спадало.
Инженер сидел рядом молча. Зыркал по сторонам, крутил колесико приемника, проверяя качество связи. Без толку.
Мое предположение о том, что он агент спецслужб, похоже, не оправдалось. Не тянул он на агента. Ну и ладно…
Мы вновь сделали изрядный крюк, доехали до озера и свернули к Доруче. Когда проезжали краем огромного поля, за которым стояла стена лесопосадки, я расслышал слабое эхо хлопков. Едва различимое. Остановил машину, и мы с Борисом с минуту вслушивались в тишину, ловя каждый звук. Хлопнуло еще несколько раз, потом все стихло. Толком определить, откуда пришло эхо, так и не смогли. То ли спереди, то ли справа.
На подступах к Доруче опять встали, оба наблюдали за обстановкой. Я — в бинокль, инженер глазами осматривали близлежащую местность. Не обнаружив ничего подозрительного, поехали дальше.
И только когда въехали на окраину поселка, оба почувствовали слабый запах пороха и гари. Здесь недавно был бой…
Вид разорванного пополам миной человека — зрелище отвратное. Впервые я видел такую картину, да еще вблизи. Тяжело смотреть. И нюхать особенно.
Восьмидесятидвухмиллиметровая мина угодила в поясницу бойца и рванула прямо на нем. В результате тело разнесло на несколько частей. Ноги улетели метров на семь-восемь, таз как таковой исчез. Одна рука оторвана по локоть. Со спины начисто срезана кожа, виден край залитого кровью позвоночника. Грудина проломлена. Крупный осколок оскальпировал голову и снес затылок.
Внутренности вывалило наружу, кишки разворотило, содержимое перемешало с кровью, остатками органов, размолотыми костями, кусками одежды. От красноватой жижи несло диким амбре, несколько секунд рядом — и тянет блевать.
Инженера и вывернуло буквально здесь же. Бедняга побелел как мел, неверным шагом отошел на пять метров и упал на колени. Его сотрясали судороги.
Я поморщился, качнул головой и отошел в сторону. Сколько ни видел убитых, а привыкнуть не могу. Да и никто не может. Разве только маньяк.
— Началось все с обстрела, — глухим, безжизненным голосом рассказывал Капителов. — Пошли садить минами по центру поселка. А потом перенесли огонь на позиции. Не сиди бойцы в окопах, побило бы гораздо больше. Минут десять били, потом замолчали. А потом опять начали. И тут они полезли. Человек двадцать как минимум. У них крупнокалиберный пулемет, подствольники… Ну и пошло…