— Тазон, критика — потом. Я знаю то, о чем вы упомянули. Четвертый штаб входил ко мне с этим вопросом, но в тот миг все наши корабли были ориентированы на перехват в Пространстве судов с грузами металлов и той химии, которая у нас только создается, поскольку после начала блокады и ареста наших счетов в мирах это было единственным средством производить товары и получать денежную прибыль.
Тут нет виновных. И ни у кого не должно возникать желания свалить что бы то ни было на кого-то другого. А кроме того, в те дни вы были еще достаточно далеки от решения проблемы, не так ли?
— Простите, кан Элюр…
— Ну-ну. Я был бы слишком плохим руководителем, если бы каждую минуту не знал обо всем, что происходит на фирме. Я постоянно был в курсе. А вы наивны, доктор. Но это хорошо. Тогда было не время поощрять вас. Сейчас — иное дело. Думаю, что примем все необходимые меры сразу же. Что касается вас: не стану сотрясать воздух хвалебными речами. Вы и сами понимаете, каков масштаб сделанного вами — и всей лабораторией. Но вы знаете: я люблю вознаграждать заслуги по достоинству.
— В этом никто не сомневается, кан Элюр: мы все вас знаем.
— Так что пока, Тазон, я просто благодарю. Но не только благодарю. С этого мгновения вы — Третье лицо на Уларе. С восьмой позиции — неплохой прыжок, а?
— Это даже не на вес золота, кан. Куда больше.
— Это на вес времени, доктор. А теперь вернемся в зал…
(Снова пауза. Но теперь она уже не кажется бесконечной: она заполнена моими размышлениями.
Вот сукины дети!..
Что же они еще придумают?)
— Кан Эрб, вы говорили, что в основном монтажные работы завершены?
— Да, кан, за исключением промышленности, как я уже докладывал; кроме того, продолжается монтаж на Метаморфе-два.
— Я в курсе того, что вы там делаете сейчас. Даю вам официальное разрешение — срочно монтировать и запустить аппаратуру доктора Тазона.
42. Пат занят делом
Начинался новый рабочий день с удовольствия. Заключалось оно в том, что как ни поздно вроде бы уснул накануне Пат из-за разыгравшейся не ко времени памяти, выспался он отлично — так, как давно уже не приходилось. Как если бы часов десять был в отключке, а не те сто двадцать минут, которые протекли, судя по цифрам на часах. А когда человек выспался — все кажется ему прекрасным: и погода, и дорога на работу, да и сама предстоящая работа, пусть даже выполнять ее придется в том же густом тумане, что стоял в корпусе вчера. Пожалуй, так даже интереснее.
Впрочем, никогда не угадаешь — что сегодня тебя ожидает. День нынешний часто оказывается совершенно не похожим на день вчерашний, на который ты только что его примерял. Вот и теперь вроде бы так получилось.
Хотя началось все нормально. После быстрого завтрака группа собралась перед домиком, старшой проверил — все ли тут, оказалось — все, после чего монтари тронулись тем же путем, что и вчера; не строем шагали, конечно, а гурьбой, неторопливо, с достоинством: все-таки специальность у них была не «поднять и бросить», а тонкая и ответственная.
И все же какие-то заминки начались еще по дороге туда, к недостроенному корпусу, где трудились вчера. Уже близ самого корпуса им — монтажной группе — встретились другие люди. Нет, не то чтобы встретились; скорее их дороги пересеклись. Монтари шли от рабочего поселка, и вели их к тому входу в корпус, который находился дальше от жилого дома. А с другой стороны — от места, где помещалось десятка три приземистых строений — вроде бараков, таких, в которых ютятся первопроходцы на новых планетах, пока не построят себе приличное жилье, шла целая толпа, а вернее — кое-как разобравшаяся в колонну по три куча людей, самых разных на взгляд — постарше и помоложе, мужчин и женщин, одетых кто получше, а кто и вовсе едва ли не в отрепья, с выражением хмурого недоумения на лицах.
Не шли, можно сказать, а плелись, и чтобы они совсем не встали, их подгоняли охранники, несколько… пятеро? Нет, шестеро. И было этих удивленных людей, пожалуй (Пат Пахтор потер лоб) никак не менее сотни. Ну там плюс-минус. Гнали это население по дороге, пересекавшей ту, по которой шли рабочие, под острым углом, потому что вела она от бараков к этому же корпусу, но к другому входу — тому, что к монтажной смене поближе, но ей не нужен был. Их дорога, кстати, была поуже, плохо нахожена, да, точно. Они (пестрый сброд, как про себя — не без презрения — определил Пат) первые там шли. Собственно, дороги и не было там, просто тропинка. И эти люди оказались на перекрестке раньше их, почему им и скомандовали остановиться, не доходя до скрещения метров с десяток. Вот тут и было время их разглядеть и даже подсчитать — без всякой надобности, а просто по привычке запоминать обстановку — непонятно только, откуда такая привычка у него вдруг взялась, однако же вот взялась, и он смотрел и считал. А из тех некоторые — далеко не все, правда, большинство просто смотрело себе под ноги — тоже глядели на рабочую группу, на монтажников, глядели как-то странно — без выражения. Ни страха, ни удивления, вообще никакого чувства не было в их глазах. Глядели, да, но видели ли — сказать трудно.
Двигаться дальше им разрешили не сразу, но лишь когда голова их колонны уже подошла к подъезду. Тут группа тронулась; кое-кто из монтарей стал еще, из чистого любопытства, оглядываться на тех, непонятных, но здешний старшой, который вел смену, прикрикнул, хотя и не сердито: