Перед тем как включить программу и лечь, нужно сделать только одно: назначить миг возврата. То есть день, час, минуту, когда я снова стану таким, каким был всю жизнь, за малыми исключениями.
Сам я это сделать не смогу. Просто ничего не буду знать об этом. Поэтому команду ре-преображения даст все тот же Вратарь. Даст в два адреса: на мой мик и в подсознание. И пусть он делает это каждые сутки — на полчаса… нет, мало: на час. На эти шестьдесят минут я вновь буду становиться самим собой, смогу думать, чувствовать и действовать осознанно и целесообразно. Возьми эту программу, приятель, скушай ее с аппетитом — и смотри не подведи!
Но мой дом со всей его начинкой уязвим. Он может пострадать от стихийного бедствия или — что куда вероятнее — от чьего-то злого умысла.
Поэтому сейчас мы эту программу сдублируем — сбросим ее в…
Молчать!
Молчу.
Вернувшись домой, я потратил довольно много времени, тестируя и налаживая, где требовалось, моего умного Вратаря, а затем — вводя в его емкие недра новую программу, от которой теперь будет зависеть все: Лючана, проблемы, я сам…
И еще — некто, кого я пока, конспирации ради, даже в собственных мыслях называю только ПП.
На нормальном языке программа в общих чертах выглядела бы так:
«Сними копию моей личности. Сознания, подсознания, мика с его памятью. Сохрани. Затем убери все это из моего организма до полного исчезновения признаков и введи в меня приоритетную программу «ПП». Далее: введи в мой мик программу, по которой через каждые двадцать три конвенционных часа моя личность будет возвращаться в тело — на один час, отключая на это время Номен. Буду вызывать тебя по ВВ-связи».
Взбодрившийся Вратарь счел своим долгом предупредить:
«Предупреждаю: твоя копия лишится выхода к Высоким Силам, поскольку тонкие тела останутся в организме».
«Придется обойтись своими силами».
Мне почудилось, что он вздохнул прежде, чем заверить:
«Программа принята».
Чушь, конечно.
Чушь, конечно. Вздохи — только людская слабость.
…Все это заняло немало времени. Но даже долгие сроки приходят к концу. А мешкать не по делу я никак не мог себе позволить. Потому что где-то там ждала меня Лючана…
— Вратарь!
— Слушаю, хозя…
— Я отдыхаю. Ни с кем не соединять… кроме хозяйки.
(А вдруг она действительно появится на пороге? Ладно, пусть думают, что чудес не бывает, — но я-то знаю, что они есть!)
— На вопросы отвечать только: хозяев дома нет, когда вернутся — нет информации.
— Да, хозя… шшш…
— Меня не будить. Проснусь сам.
— Да, хххх…
Просто беда с Вратарем. Ничего. Вот вернемся…
Спать. Господи, до чего хочется спать. До чего…
Пожалуй, больше на Теллусе делать мне нечего.
15. Пат Пахтор
«Трехдюймовый болт им в задницу! Ну полный бардак: человек уже не может спокойно доехать туда, куда хочет, куда ему нужно, хотя заплатил, между прочим, свои кровные, в трудах заработанные, и не так уж мало отдал, три язвы всем им на передний хвост! Я думал, только у нас на Кантре такой беспредел, а выходит, что и везде то же самое. Где же хваленый «Транскерновский» порядок, а может, и вообще не стоило с места трогаться — жил ведь, в конце концов, не хуже людей, даже получше некоторых…»
Именно такие, а может, еще и другие, похлеще, мысли стали приходить в голову Пату Пахтору, как только он — как и прочие третьего класса пассажиры, да, наверное, и не только третьего — понял, что происходит что-то не то, завезли их куда-то не туда и принимают не должным образом. Пат в своей жизни поездил немало и давно уже научился понимать, что к чему. Явно произошла какая-то накладка, и ничего доброго от этого ожидать не приходится.
Понял, конечно, не он один; но у него первого хватило характера, чтобы подойти уверенным шагом, пошевеливая плечами, к корабельщику, спустившемуся на эту палубу, самую нижнюю, да и не в одиночку, а еще с каким-то типом, у которого на морде было выбито четко, как заводской номер на изделии, что парень этот даже не из таможенной полиции, а откуда-то еще покруче. И если корабельщик выглядел каким-то удивленным, скорее даже растерянным (а на кораблях проявлять такие чувства не полагается, что бы там ни творилось у тебя внутри), то этот пучеглазый — ему словно бы два бильярдных шара вколотили в глазницы, настолько в них отсутствовало всякое выражение — смотрелся так, словно ему не терпелось услышать хоть одно словечко от кого угодно — и он сразу полезет за дистантом, который болтался в кобуре у него на поясе. Никак не компанейским парнем выглядел этот мужик, и, повторим, только у Пата Пахтора хватило характера сделать вид, что он этого второго вовсе и не замечает, но официально обращается именно и только к представителю экипажа того грузопассажирского, на котором и вместе с которым все они сейчас находились в какой-то неизвестной точке пространства, но уж точно не в космопорте. Об этом человеку понимающему докладывало хотя бы полное отсутствие какой-либо информации на табло, а еще больше — то, что панорамный обзорный экран, имевшийся, как и полагается, на потолке в середине палубы, не давал никакой картинки, а был выключен.
И вот Пат Пахтор остановился перед этой парочкой и поспешил задать вопрос, пока те еще не сподобились рта открыть; Пат давно знал, что вести игру самому — куда выигрышнее, чем отбиваться: